Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через год я встретил на берегах этого же озера барсука со шрамом на носу. Он сидел у воды и старался поймать лапой гремящих, как жесть, стрекоз. Я помахал ему рукой, но он сердито чихнул в мою сторону и спрятался в зарослях брусники.
С тех пор я его больше не видел.
Справочное бюро
Что за японские петухи?
У петухов разных пород — свои особенные стати. У одних окраска очень яркая — гребешок или пучок перьев на голове. Японские петухи знамениты невероятно длинным хвостом: у рекордсменов хвостовые перья бывают длиной до 7 м. Хозяева чистят их, аккуратно сворачивают в клубок и распускают только на выставках.
Почему у рыб такая окраска?
Окраска рыбы зависит от ее образа жизни. Мирные жители открытой воды или подводных зарослей обычно со светлой чешуей — серебристой или «оловянной»: таковы плотва, карась, язь. Хищники, вроде щуки, окуня или ерша, чтобы быть незаметными, маскируются: у них окраска серовато-зеленая с поперечными темными пятнами.
Что это за зверь — барсук?
Барсук размером с небольшую собаку, приземистый, мощные лапы с длинными когтями. Верх тела серебристо-серый, низ почти черный, белая голова с черной продольной полосой. Обитатель оврагов в южных лесах и степях, на зиму впадает в спячку. Он активен ночью, питается насекомыми, лягушками и мышами, ягодами, сочными стеблями. Его особый талант — рытье нор. Барсучья семья устраивает под землей целый лабиринт тоннелей со многими десятками отнорков и выходов. Барсуки между собой не ссорятся, поэтому семья по мере разрастания не разбегается, а роет норы в одном месте: получается настоящий «барсучий городок».
Полезны ли пни в лесу?
В сыром лесу полно гниющих валежин и пней. Чем дольше они лежат, тем трухлявее становятся, наполняя воздух особым прелым запахом. На них растут грибы, а внутри — всякая живность: сначала личинки жуков-дровосеков, потом других жуков, слизни и черви. Для многих лесных жителей все это — большое лакомство: медведи, барсуки, кабаны разгребают труху и с удовольствием поедают ее содержимое.
Кто такие горлинки?
Горлицы, или горлинки, — родичи голубей, больше всего их в южных странах. Они мельче и изящнее сложены, обычно розоватого или голубоватого цвета, многие с темным «ошейником»; воркование нежнее голубиного, некоторые любители держат за это их дома. Живут в лесах, селах, городах, питаются семенами, плодами.
Приточная трава
Прошлым летом я возвращался с Борового озера к себе в деревню. Дорога шла по просеке в сосновом лесу. Все вокруг заросло пахучими от летней сухости травами.
Особенно много колосистой травы и цветов росло около старых пней. Трухлявые эти пни разваливались от легкого толчка ногой. Тогда взлетала темным облаком коричневая, как размолотый кофе, пыль, и в открывшихся внутри пня запутанных и таинственных ходах, проточенных короедами, начинали суетиться крылатые муравьи, жужелицы и плоские черные жуки в красных погонах, похожие на военных музыкантов. Недаром этих жуков звали «солдатиками».
Потом из норы под пнем вылезал заспанный — черный с золотом — шмель и, гудя, как самолет, взлетал, норовя щелкнуть с размаху в лоб разрушителя.
Кучевые облака громоздились в небе. Они были на взгляд такие тугие, что можно было, очевидно, лежать на их ослепительных белых громадах и смотреть оттуда на приветливую землю с ее лесами, просеками, полянами, цветущей рожью, поблескивавшем тихой воды и пестрыми стадами.
На поляне около лесной опушки я увидел синие цветы. Они жались друг к другу. Заросли их были похожи на маленькие озера с густой синей водой.
Я нарвал большой букет этих цветов. Когда я встряхивал его, в цветах погромыхивали созревшие семена.
Цветы были незнакомые, похожие на колокольчики. Но у колокольчиков чашечка всегда склоняется к земле, а у этих неизвестных цветов сухие чашечки стояли, вытянувшись вверх.
Дорога вышла из леса в поля. Невидимые жаворонки тотчас запели над рожью. Впечатление было такое, будто они перебрасывали друг другу стеклянную нитку. Они то роняли ее, то тут же на лету подхватывали, и дрожащий ее звон не затихал ни на минуту.
На полевой дороге мне попались навстречу две деревенские девушки. Они шли, должно быть, издалека. Пыльные туфли, связанные тесемками, висели у них через плечо. Они о чем-то болтали, смеялись, но, увидев меня, тотчас замолкли, торопливо поправили под платочками светлые волосы и сердито поджали губы.
Почему-то всегда бывает обидно, когда вот такие загорелые, сероглазые и смешливые девушки, увидев тебя, сразу же напускают на себя суровость. И еще обиднее, когда, разминувшись с ними, услышишь за спиной сдержанный смех.
Я уже был готов обидеться, но, поравнявшись со мной, девушки остановились, и обе сразу улыбнулись мне так застенчиво и легко, что я даже растерялся. Что может быть лучше этой неожиданной девичьей улыбки на глухой полевой дороге, когда в синей глубине глаз вдруг появляется влажный ласковый блеск и ты стоишь, удивленный, будто перед тобой сразу расцвел всеми своими сияющими цветами, весь в брызгах и пахучей прелести, куст жимолости или боярышника?
— Спасибо вам, — сказали мне девушки.
— За что?
— За то, что вы нам повстречались с этими цветами.
Девушки вдруг бросились бежать, но на бегу несколько раз оглядывались и, смеясь, ласково кричали мне одни и те же слова:
— Спасибо вам! Спасибо!
Я решил, что девушки развеселились и шутят надо мной. Но в этом маленьком случае на полевой дороге все же было что-то таинственное, удивительное, чего я не мог понять.
На околице деревни мне встретилась торопливая чистенькая старушка. Она тащила на веревке дымчатую козу. Увидев меня, старушка остановилась, всплеснула руками, выпустила козу и запела:
— Ой, милок! И до чего ж это чудесно, что ты мне встретился на пути. Уж и не знаю, как мне тебя благодарить.
— За что же меня благодарить, бабушка? — спросил я.
— Ишь притворенный, — ответила старушка и хитро покачала головой. — Уж будто ты и не знаешь! Сказать этого я тебе не могу, нельзя говорить. Ты иди своей дорогой и не торопись, чтобы тебе встретилось побольше людей.
Только в деревне