— Ну вот это точно вранье! — возмутился Зорькин. — Клевета! Что у нас, Германия тридцать второго года, что ли? Это у них частный капитал Гитлера выкармливал, как породистую овчарку! А он же потом их и схавал. Наши-то умнее, им и кроме скинов есть кого подкармливать!

— Максимыч, — заскочил в кабинет коллега, молодой следователь Леха Дронов, — сводку смотрел? Не твои подопечные опять отличились?

— Ты про что? — насторожился Зорькин.

— Да вчера на концерте в клубе бритоголовые одного так отметелили, что он прямо там коньки отбросил.

— На каком концерте?

— «Король и шут» выступал.

— Кто такие? Никогда не слыхал.

— Да панк-группа, страшные, с зубами, как у вампиров.

— А они что, тоже из этих, из скинов?

— Наоборот! Темнота ты, Максимыч! Панки — злейшие враги скинов. Ну, хоть Егора Летова знаешь? «Гражданская оборона»?

— Нет, — пожал плечами Зорькин. — А надо?

— Самый главный панк. Скины объявили его личным врагом движения.

— Так его избили, что ли?

— Да ну тебя, Максимыч, — махнул рукой Дронов. — Летов — культовая личность. А убили пацана какого-то. Но главное, менты получили указание, чтоб в деле на скинов даже намека не было! Все свалить на футбольных фанатов.

— Откуда знаешь? — быстро спросил Зорькин.

— От верблюда! — ухмыльнулся Дронов. — Так глянь по сводке, не твои?

— Не мои, — помрачнел Петр Максимович. — Мои пока еще в СИЗО парятся.

* * *

Ване снова колют какой-то укол, суют под мышку градусник, меряют давление. Он покорно, не открывая глаз, терпит. Знает: откроешь глаза — все. Исчезнут картинки. А так будто кино смотришь. Вроде сто раз видел, а все равно интересно.

В тот вечер они ушли из бара вместе, не дождавшись ни возвращения из каморки очередников — Костыля с кареглазой, ни Рима с починенным сапогом. Ушли недалеко, завинтили в какой-то подвернувшийся подъезд и там, на грязном подоконнике, повторяли понравившееся действо до тех пор, пока не распахнулась дверь на площадке и не послышались близкие голоса. Потом зарулили в сквер, и Ваня усадил Алку себе на колени. Со стороны могло показаться, что девчонка просто скачет у парня на ногах. Допустим, от избытка чувств. Последний раз случился в лифте, когда он провожал ее домой. Синеглазая нажала какую-то кнопку, кабина встала между этажами, ну и…

Оказалось, подружке нет еще и шестнадцати! Отец — какая-то крутая шишка, живет в огромной квартире на Чернышевской, в красивом подъезде с коврами и консьержем в форме.

Деньги, как фантики, были распиханы у Алки по всем карманам. Иногда Ваня слышал, как она разговаривала по телефону с родителями или бабкой, и тогда ему хотелось просто отшлепать девчонку по круглой заднице, как Катьку, когда та капризничала.

Подружка была очень красивой. Он красивее девчонок и не встречал. Все парни Ване завидовали и все время спрашивали, как ему удается удерживать такую красотку. А Ваня никого не удерживал. Просто им с Алкой было так хорошо, и они оба так любили это дело, в смысле, секс, что все остальное было по фигу!

Как-то в организации, куда Алка зашла за ним после школы, Рим, подмигнув, сказал:

— Алла, ты еще не знакома с одним нашим правилом: все наши девушки в знак посвящения проходят по кругу.

— Как это? — не понял Ваня.

Зато Алка все сразу сообразила и спокойно пожала плечами:

— Ради бога, только презики наденьте.

У Рима даже дар речи пропал.

— Да ты чё, шутка! Девушка друга — это святое! — проклекотал он, не глядя на Алку.

Костыль, наблюдавший из угла эту сцену, странно сглотнул:

— Вот это девка! Повезло тебе, Ньютон. Надоест — свистни.

За все время они поссорились только однажды. Да и то не то чтоб поссорились, хоть и повод был серьезный, а просто не разговаривали и не виделись несколько дней — Ваня не хотел. Но Алка подкараулила его возле института, бросилась на шею, стала шептать, что не может без него жить, что он — самый лучший мужчина на свете, что все остальные ему в подметки не годятся, ну и… Короче, они заскочили в ближнюю кафешку, заперлись вместе в сортире. Кто-то стучал в дверь. Потом ломился. Потом им грозили милицией. Плевать! Когда наконец они выползли из туалета, едва живые, вся кафешка стояла по стойке «смирно» и завистливо пожирала их глазами.

Никто ведь человека не осуждает, если он срочно по-маленькому или по-большому захотел! А секс — это вам не пописать-покакать! Понимать надо! Тем более после такой разлуки.

А та ссора случилась из-за сумасшедшей Алкиной бабки.

Был выходной. Предки срулили на дачу, и Ваня с Алкой кувыркались на ее постели часа три без перерыва. А когда Ваня, пошатываясь от усталости, как был, голый, пошел в душ, обнаружилось, что в гостиной мраморной статуей, по крайней мере с лицом именно таким — белым с прозеленью, восседает какая-то седая тетка. Оказалось — бабка. Ваня-то прежде никогда ее не видал, как и родителей подружки.

Он заскочил обратно в комнату, толкнул задремавшую в сбитых простынях девчонку, а тут и старуха нарисовалась. Алка получила пощечину и наименование «блядища». Ваня — жест рукой, как в кино, и короткое слово «Вон!». Потом бабка стала орать, что сейчас же вызовет родителей и милицию, потому что Алка несовершеннолетняя, и Ваню упекут за изнасилование. Подружка начала орать в ответ, а Ваня — одеваться. Он успел натянуть штаны и рванул в коридор обуваться. Но бабка оказалась шустрее: перегородила дверь, усевшись на пуфик, и приказала, точно как Костыль на занятиях: «Сидеть! Отвечать на мои вопросы».

Ваня сел. А что делать? Не драться же! Хотя Алка подзуживала: «Да посади ее в ванну вместе с пуфиком, а я душ включу, чтоб мозги промыло!»

Бабка, как на допросе, ледяным голосом спрашивала: «Имя? Фамилия? Возраст?» Только что протокол, как менты, не вела. Алка шипела: «Не говори ей ничего», а он покорно отвечал. Она его будто загипнотизировала, эта бабка. Будто воли лишила. Вот он и талдычил, как зомби, и имя, и фамилию. Потом бабка перешла к подробностям биографии: кто отец, кто мать, чем занимаются? Ваня все честно доложил, а когда назвал место материной работы и адрес проживания, бабка вдруг побледнела, хотя куда уж больше, и без того как смерть была, странно расширила глаза и, тюкнувшись башкой о стенку, сползла с пуфика на пол.

— Чувств лишилась, — ехидно прищурилась Алка. — Аристократка! Пусть полежит, отдохнет! Пошли!

Ваня обошел лежащую старуху бочком, а Алка — так просто перешагнула.

— Может, врача? — спросил Ваня уже с площадки.

— Обойдется, — хмыкнула Алка, — она у нас живучая! Папахен говорит, что бабаня всех нас переживет и похоронит!

Подруга тащила его в бар оттопыриться и снять стресс коктейльчиком, но Ване уже надо было забирать Катюшку из гостей, и они распрощались.