Эрнест так активно вздернул брови, что даже уши приподнялись и скальп пошевелился.

Он склонился к Лене и тихонько сказал, на таком же тягучем, что и у Огустины, английском то, что Лена перевела как:

– Это же страж и открыватель ворот!

– А! – закивала Лена. – Понятно… я его что-то не узнала…

Когда туман, клубившийся в голове Лены, начал рассеиваться и она смогла вновь здраво оценивать окружающее, то ее заинтересовала архитектура дома. Широкая веранда проходила вдоль всего изогнутого полумесяцем фасада. Лена догадалась, что картинная галерея с фамильными портретами находится на втором этаже, как раз над верандой. Веранда с деревянными перилами, украшенными прихотливой резьбой в виде сплетающегося свода леса, с листьями и птичками производила умиротворяющее впечатление. Лена некоторое время рассматривала резьбу и поняла, что это может продолжаться вечность. Широкие перила действительно символизировали смыкающиеся кроны деревьев, а каждая балясина, подпирающая их, изображала тонко и филигранно вырезанные деревья и лесных обитателей. Здесь были животные и какие-то мифические существа: олени, с мощными ветвистыми рогами, пузатенькие гномы в обнимку с дубинками, наполовину люди, наполовину звери, и среди всего этого какие-то гербы и символы. Но особенно ее заинтересовали повторяющиеся человеческие фигуры с разверстыми в крике ртами и в каких-то судорожных позах. Они диссонировали с остальными фигурами и производили впечатление угнетающее.

Резные колонны, покрытые витиеватыми символами, подпирали крышу, с нарочито грубыми, растрескавшимися балками.

Через некоторое время дворецкий предложил Лене отдохнуть от прогулки в кресле. Усадил ее и удалился.

Лена ничего не имела против. Она погрузилась в одно из огромных плетеных кресел со спинкой в виде веера, подобрала под себя ноги, уютно свернулась калачиком меж маленьких подушек и задремала, как собачонка.

Пенелопа Томбстоун вошла в апартаменты Уллы Рена, покачивая бедрами.

– Где вы пропадали всё утро, сударыня?

– Собирала новости, – улыбнулась она.

– Да? И что удалось собрать? – язвительно поинтересовался гениальный Рен, подходя к ней вплотную.

– Хайд сбежал от Поупса, – сказала она заговорщически, глядя на гиганта снизу верх. – Предложите даме сесть?

Пипа и Рен находились в странных взаимоотношениях.

С одной стороны, бывшая певичка из музыкального клуба была его помощницей, можно сказать – секретарем.

С другой – она брала на себя почти материнские функции по присмотру за этим большим, хищным и капризным ребенком.

Однако Рен озадачивал ее всё время. Он ухитрялся в условиях тотального контроля с ее стороны, и даже не пытаясь специально этого контроля избежать, делать массу вещей без ее ведома. То и дело она оказывалась перед фактом состоявшихся без нее переговоров, принятых без нее решений. И почти смирилась с этим.

При этом Рен порою недвусмысленно демонстрировал, что, будучи гением, не очень приспособлен к некоторым житейским реалиям. И в силу этого просто не может существовать без ее помощи. Однако все попытки помочь ему небрежно сводил на нет.

– Хайд? – переспросил Рен. – Какой такой Хайд?

– Ты не помнишь его? – удивилась Пипа.

– Шкодливый Хикс, автор «Восточного моря», шансонье с песенками про любовь в экстремальных обстоятельствах, это всё один и тот же Хайд? – поинтересовался Рен.

– Которого из них ты знаешь? – удивилась Пипа.

– Шкодливый Хикс был в моей банде, – отвечал гений. – «Восточное море» я читал в тюрьме и был озадачен, а от песенок меня тошнит.

– А на приеме в твою честь у Оутса Медока ты битый час доказывал ему, что собираешься снять картину по его произведениям, – напомнила Пипа. – Он думал, что ты говоришь о какой-то из его книг, а ты всех убил, сказав, что это будет картина по его песням последнего цикла. И что это будет на грани порнографии.

Улла Рен свел брови. Улла Рен набрал в легкие воздух. Он выдохнул и вздохнул снова.

– Я что недавно встречался с ним?

– Ну да… Месяц назад на приеме. Он уезжал как раз на гастроли. Ты что, не помнишь?

– Но я же был пьян еще до приема! – простонал режиссер.

– Значит, не помнишь… – констатировала Пипа. – А он тогда узнал тебя и всё хотел поговорить о славных денечках, но ты будто и не слышал.

– Не помню.

– Вы еще договорились, что ты будешь ставить его новое шоу.

– Я? Его шоу?

– Ты.

Улла Рен прошел к своему столу и опустился в кресло. Казалось, он погрузился в думы. О чем он думал?

Он собирается снимать новый фильм.

У него сценарий, которым он буквально заболел.

Что он увидел в этом сценарии? Что такого исключительного, что ни о чем другом он уже не может думать.

Он и не догадывается, что сам является персонажем сценария.

По-видимому, нет…

– Мне нужен главный герой, – наконец говорит он.

– А какой он? – вкрадчиво спрашивает Пипа. – Ты же ничего не рассказываешь.

– Я и сам не знаю, какой он. – Скрестив на груди руки, Рен смотрит на бесконечный город, открывающийся с высоты.

Только несколько вершин пронзают панораму города. Ближайшая из них – «Мулер-Билдинг» на северо-востоке. Мрачное ребристое здание со шпилем, похожее на закутанного в плащ рыцаря-великана. Правее, на востоке, – белая спица ратушной башни с часами работы гениального Каспера Огастаса Букса – великого часовщика.

Стрелки на них, это отчетливо видно, приближаются к полудню. Еще правее можно видеть прозрачный купол массивного здания Лонг Степ – управления сыскной полиции.

У горизонта на севере, за ровным слоем крыш, будто дома, да и целые кварталы – конфеты в исполинской коробке, виден воздушный порт. Там, в синей дымке, возвышаются прозрачные башни, массивные, исполинские тела термопланов колыхаются в мареве, словно призраки. Огромный выбеленный солнцем термоплан-паром отваливает на континент, чтобы менее чем за час преодолеть пролив и там выпустить из своего подбрюшного трюма стайку особенно суетливых, спешащих по неотложным делам экипажей.

Острые глаза Рена могут различить на покатом боку парома государственный штандарт – алое полотно, с синим диагональным крестом и золотым круглым щитом посредине.

Огромный город, обнимающий берега пролива, – средоточие чаяний более чем дюжины миллионов человеческих существ обоего пола, не считая человеческих детенышей. Столица мира. Главный город мировой державы – Мокк-Уэй-Сити. Разве он не великолепен?

Пенелопа подошла сзади и осторожно положила на плечи Рена свои узкие руки с тонкими пальцами.