Ага, вот теперь-то уж точно она шваркнула дверью шкафа. Я знаю, какой она бывает, если ее разозлить. Готова спорить, что она развернулась, уперла руки в боки и посмотрела на Пучеглазого в упор.

— Послушай, Джеральд. Я благодарна тебе за то, что ты довез девочек до дому и побыл с ними. Большое тебе спасибо. Но я не собираюсь стоять здесь и выслушивать оскорбления, и мне вовсе не по душе, когда меня называют безответственной. Вовсе я не безответственная! — теперь она почти кричала, все громче и громче. И сама себя заводила. — Я серьезно думаю всякий раз, прежде чем брать девочек с собой на такие акции. Я никогда не беру их туда, где стоят армейские части — я уже видела, какими жестокими, грубыми и недисциплинированными бывают эти мальчишки! И никогда не беру их туда, где есть конная полиция или колючая проволока, а также поздно ночью или если не уверена, что ситуация не выйдет из-под контроля. Так что не смей называть меня безответственной!

Теперь мама на него просто орала. Во все горло, не выбирая слов. Я не удивилась, когда увидела, как Джуди словно туманное видение вплыла в приоткрытую дверь моей комнаты, шмыгнула ко мне на кровать и притулилась рядом.

— Ничего, она сейчас угомонится, — прошептала я. — Просто она очень замерзла, устала и проголодалась, а он не с того начал.

Но мама не перестала. Она так замерзла, устала и проголодалась, что напустилась на Пучеглазого словно одержимая. Удивляюсь, как это только соседи не начали барабанить в стену — или они предпочли послушать до конца? Тогда они слышали, как она кричала ему, что ей надоело за все отвечать и из кожи вон лезть. И что она в самом деле зла — да, зла — намного сильнее, чем он может себе представить, а она — высказать. Так зла, что способна бросить дом и вместе с тысячами других людей пойти громить проволочные заграждения. Ведь за ними прячут вредоносное, дурацкое, дорогущее вооружение от тех людей, что за него платят и во имя которых прекрасная зеленая планета, где мы живем, вскоре может превратиться в окутанный дымом безжизненный камень.

— А ты твердишь, что оружие охраняет мир! — вопила она. — Мир? Это ты называешь миром? Нельзя быть таким глупцом, Джеральд! И таким слепым! Никакой это не мир. Мир — это безопасность. Мир означает уверенность в завтрашнем дне. А жить как сейчас — все равно что лететь на крошечном аэроплане на высоте шести миль и думать, что ты в полной безопасности, а потом попадаешь вдруг в зону турбулентности, и тебя охватывает ужас, и ты готов душу продать, лишь бы вновь ощутить твердую землю под ногами.

— Ты! — выкрикнула она. — Люди вроде тебя теперь опасны! Такие вот толстокожие, простодушные упрямцы! Продолжай в том же духе! Пусть тебе будет и впредь наплевать, что биллионы фунтов тратятся каждый год на все это ужасное оружие. Продолжай! Не обращай внимания на то, что атомные электростанции могут в любой момент взорваться или дадут течь — еще большую, чем сейчас. Продолжай жить как ни в чем не бывало! Верь правительственным «экспертам», хоть и знаешь, что они постоянно лгут. И постарайся не думать о поколениях детей, вынужденных расти в страхе, что их в любой момент могут взорвать! Продолжай, Джеральд! Ступай домой и сунь голову в бумажный пакет! Продолжай пялиться на свои важные биржевые курсы акций и процентные ставки. И не вздумай вести себя безответственно, бога ради! Пусть тебя не волнует судьба нашей бедной зеленой планеты!

Я крепко-крепко обнимала Джуди, чтобы хоть как-то унять ее дрожь.

— Он не станет кричать на нее в ответ, — шептала я. — Вот увидишь, обещаю. И драться с ней не станет. Он сумеет держать себя в руках и не ударит ее. Он постоянный, предсказуемый и на него можно положиться. Джеральду можно доверять. Он просто сейчас уйдет.

Так он и поступил. Мы не услышали ни единого слова — только как он закрыл за собой дверь, а потом за окном спальни послышались его шаги по садовой дорожке.

На Джеральда можно положиться. Он просто ушел.

В темной кладовке трудно было разглядеть лицо Хелен, ей явно виделась картина, как Пучеглазый, словно капитан Оутс[8], быстрой походкой удаляется навстречу буре без всякой надежды на возвращение — нет, не так она себе представляла конец прекрасной сказки!

— Бедная Китти! Как ужасно! Ты, наверное, страшно огорчилась!

Разве я не предупреждала вас с самого начала, что Хелен малость бестолковая? Я не могла удержаться, чтобы не подразнить ее немного.

— Страшно огорчилась? — повторила я. — Неужели ты бы страшно огорчилась, если бы твоя мама разошлась с тем седовласым Как-его-там-зовут?

Хелен покачала головой.

— Это не одно и то же, — сказала она убежденно. — Пучеглазый, похоже, оказался вполне милым человеком — в глубине души, если к нему немного попривыкнуть. А Жабьи-Ботинки — совсем другое дело. (Ага, значит, так она его называла! Наконец-то я узнала: Жабьи-Ботинки.)

Хелен подалась вперед и доверительно попыталась объяснить:

— Понимаешь, Жабьи-Ботинки просто отвратителен. Я тебе сейчас его опишу. Он…

Ее прервал решительный стук в дверь. Круглая ручка задрожала, а стенки заходили ходуном. Неужели шальной метеорит угодил в Спускаемый Аппарат Пропавших Вещей? Нет, это была Лиз. Голос ее и сквозь стены звучал громко и четко.

— Привет, ребята! Вам известно, сколько вы уже там просидели? Хатри просто в панике. Говорит, что у вас вот-вот кончится кислород. Она послала меня к вам с сообщением.

— Каким еще сообщением? — прокричала я в ответ.

Длинная пауза.

Лиз туго соображает. Ей приходится перелопачивать весь свой компьютер, чтобы найти записку в четыре слова. В конце концов среди каких-то заржавевших, еле действующих деталек ее серого вещества она отыскивает то, что надо.

— Возвращайтесь к обеду!

Обед? Хелен в ужасе зажимает рот рукой и таращится на меня. Вглядевшись в сумерках в циферблат часов, я обнаруживаю, что уже перевалило за двенадцать.

— Хелли, мы здесь просидели три часа!

Хелли хихикает, не отнимая руки ото рта. А тем временем Лиз, этот Галактический Интерком, орет сквозь дверь:

— Вы пропустили огромный разнос из-за беспорядка в классе рисования. И нежданную-негаданную контрольную по химии. И вынос стульев, чтобы старшеклассники могли репетировать. И объяснение про свойства углов, образованных при пересечении двух параллельных прямых.

— Ладно. А что мы пропускаем сейчас? — прокричала я в ответ.