– А я тебя не для веселья приглашала. Мне хотелось просто с тобой побыть, поговорить, – сказала Майя. – Я ждала тебя, долго ждала. А ты ни в тот день, ни на следующий так и не зашёл. Уехал. А я надеялась, что хоть зайдёшь проститься, – с грустью проговорила она.

Меня очень удивили её слова. Я и предположить не мог, что в тот вечер она действительно хотела побыть со мной.

Мы ещё сидели с ней, солнце уже давно зашло, пора бы и отдохнуть. Я спросил Майю, не хочет ли она спать.

– Нет, не хочется, – ответила она.

В это время подошли ребята, Петрусь и брат.

– Долго ещё будете сидеть?

– Да посидим ещё.

Петрусь подсел к нам, и мы стали вспоминать школьные годы. Потом подошёл брат, принёс чайник, поставил кружки, стал разливать. Понятие «чай», по-моему, вбирает в себя множество разных сортов: будь то чай индийский, грузинский, краснодарский или любой другой. Но чай, который готовит мой брат, – такой умеет делать только он. Я взял в руки кружку – оттуда пахнуло просто головокружительным ароматом! Сделал маленький глоток. Почувствовал запах чабреца, душицы, мяты, мелиссы, зверобоя… Да ещё, наверное, тысячи трав! Сладость шиповника, терпкость калины – всё было в этом чае! Такой чай приятно пить мелкими глотками, подолгу задерживать во рту, наслаждаясь вкусом и ароматом. Я взглянул на Майю, на Петруся, они так же, как и я, держали кружки двумя руками, вдыхая аромат этого напитка. Все молчали. Потом начали обсуждать, кто что чувствует, когда пьёт чай, заваренный братом. Один только брат сидел и в усы ухмылялся, что всё равно нам никогда не узнать, как это у него получается заваривать такой вкусный чай. Беседа наша продолжалась, а я сидел и думал: а может, и в самом деле она ждала меня, эта первая красавица…

Брат пошёл к машине, достал какой-то фонарь, не электрический, чем-то напоминающий «летучую мышь». Помню, после войны были такие фонари керосиновые с фитилями. Почему называли «летучая мышь», не знаю. Они со стеклом были, с защитной проволочной сеткой, их можно было вешать за крючок. Такой фонарь использовали и дома, и в школе, когда ходили во вторую смену. В те времена в школьных классах под потолком висела одна лампочка, не больше сорока ватт, а с тем напряжением, которое было, она едва светилась, поэтому ещё были такие керосиновые лампы. «Летучих мышей» меньше было, больше использовали семилинейные и десятилинейные. Почему «линейные»? Тоже до сих пор не знаю. А тут брат поставил лампу наподобие «летучей мыши», только внутри был не фитиль, а какая-то свеча. Как я понял, самодельная. Светила она довольно мощно, стол освещала хорошо. Брат поинтересовался, не хотим ли мы чего-нибудь закусить-перекусить? Все отказались.

Я смотрел на лицо Майи в свете фонаря и удивлялся. Она сказала, что старше меня. Я же на её лице не замечал морщин, оно было такое же красивое, как и в юности. Начал было говорить:

– Майя, ты сказала, что ты старше меня. А я вот смотрю…

Она засмеялась, перебила меня:

– Наконец-то дождалась от тебя комплимента.

– Ладно, договаривать не буду, ты поняла, о чём я хотел сказать.

– Да, поняла. А секрет здесь прост. Могу рассказать, если интересно, – заинтриговала она нас.

– Расскажи, расскажи, а то мы на тебя смотрим: красивая и красивая, как будто время на тебя не действует после тридцати лет. Так и будешь лет до ста, ста пятидесяти.

Майя снова засмеялась.

– Вот, комплименты начали говорить, а то три казака, и ни одного комплимента за весь вечер не услышала. А что, и расскажу…

…В институт я поступила сразу, без трудностей. Помните, я же хорошо училась, хотя первой и не была. А в институте серьёзно стала заниматься, поскольку кроме стипендии никаких доходов у меня не было. Поэтому почти все лекции посещала, естественно, и лабораторные, и курсовые работы делала сама, да ещё и другим помогала.

Но на первом же экзамене по математике схватила двойку. Не то чтобы двойку, а просто преподаватель сказал, что я дура, что ничего не понимаю, и выставил меня из аудитории. Мне было очень обидно, я ведь на все лекции ходила, а он… Сказала бы я вам, что я о нём тогда думала, да уж не буду при вас говорить. Он велел прийти мне позже. Через несколько дней экзамен сдавала другая группа, я пришла сдавать вместе с ней. Он мне тогда сказал:

– Зайдёшь последней, нечего лезть вперёд.

Я зашла самой последней, взяла билет, села готовиться. В аудитории мы остались вдвоём. Решила задачу, стала ему показывать – он даже не смотрит. Стала отвечать на билет, а он сидел и самым наглым образом разглядывал меня, особенно пялился на грудь. Пытался своими кривыми ногами коснуться моих колен. Я отодвигалась. Не давая ответить на первый вопрос, он сказал:

– Дура ты, чего приперлась сюда, в институт? Тебе надо в своём колхозе коров пасти да свиней, а ты лезешь в институт. Ни черта ты не знаешь!

Я опешила от такого обращения.

– Не сдать тебе никогда математику, потому что ты дура! И все блондинки дуры набитые!

Я встала в растерянности. Он посмотрел на меня, как бы раздевая с головы до пят:

– А впрочем, так. Если хочешь сдать и стипендию получить – вот тебе адрес. – Он написал на бумажке. – В девять часов придёшь, позвони два раза. Запомни! Два звонка! На первый звонок у меня мама выходит, так что ты её не тревожь. Сразу два звонка. А там посмотрим, как будешь вести себя.

Я от такой наглости опешила, у меня брызнули слёзы из глаз, схватила зачётку, выскочила, уткнулась в первый попавшийся угол и зарыдала чуть ли не в полный голос – так меня всю трясло. Вдруг почувствовала на плече чью-то руку. Я думала, что это он. Когда оглянулась, передо мной стоял мужчина. Я знала его. Это был заведующий спортивной кафедрой.

– Тебя кто обидел? – спросил он.

Я не могла ответить, поскольку рыдала. Спазмы перехватили дыхание – я и слова не могла вымолвить. Он положил руку мне на голову, и я почувствовала от этой руки тепло, как в детстве от руки Элкиного отца. Дрожь стала утихать, я понемногу успокоилась.

– Пойдём со мной, – предложил он.

Мы прошли на кафедру, он подал мне стакан воды:

– Выпей.

Но у меня ещё руки дрожали, дрожали губы, поэтому зубы начали стучать прямо о стеклянный стакан. Он опять положил свою сильную руку мне на голову, и от тепла, которое я чувствовала, я стала успокаиваться. Так он держал свою руку, пока я пила воду. Я почувствовала, что дрожь ушла, спазмы отпустили. Он предложил мне сесть и спросил, что случилось. Я снова начала рыдать, а он снова положил руку мне на голову, дал ещё водички:

– Успокойся.

И я ему всё рассказала, что произошло на экзамене. Он посмотрел на меня внимательными добрыми глазами.

– Да, такую красоту, как твоя, надо спасать. У тебя нет мужчины, который бы тебя защитил? – взглянул он на меня. – Понятно. Дай мне слово, что никому не расскажешь о том, чему я тебя сейчас научу, и не покажешь. Исключением может быть только твоя дочь. Дашь мне такое слово?