Опасения напрасны. Уплотнившаяся пленка воды прогибается, но выдерживает. Мы с Плащом быстро шагаем в сторону острова и обители. Подозрения мои не исчезли, они растут и крепнут: все не так, все неправильно, не случается в моей жизни таких простых и легких побед.

Пробую дотянуться до детонаторов – получается, и они работоспособны, я могу активизировать их в любой миг… Последний довод Питера Пэна. Так что лучше, Плащ, тебе сыграть со мной честно – раньше шулеров били подсвечниками, а я ударю тротиловым эквивалентом.

* * *

Нас встречают.

На берег высыпали девушки, их много, несколько десятков. Самые разные: совсем молоденькие, почти девочки, и постарше; красивые и вполне заурядных кондиций, хотя как следует рассмотреть девиц мешают их платки до бровей и длинные, скрывающие фигуры одеяния.

Я и не присматриваюсь, мой взгляд торопливо скользит по острову, пытаясь отыскать Маришку с Аней. Бесполезно. В толпе, усеявшей берег, их нет.

– Не насилуй зрение, Петр, – говорит Плащ. – Я никогда бы не предложил твоим девочкам жить вместе с религиозно озабоченными фанатичками… Они здесь, в Потаенной обители, но поселились отдельно, в… Ладно, сейчас сам все увидишь.

За мое невнимание сектантки платят той же монетой – я для них пустое место, все взгляды устремлены на Плаща. Пускай… Интересно, был бы здесь отец – опознал бы ту девушку из коммуны в Шушарах, что разыскивал по заказу родных… как же ее звали… не помню… Что-то мне подсказывает, что девицы, пропадавшие из легальных коммун, теперь все тут, в Потаенной обители. Зачем они здесь собраны – избранные среди званых? Личный гарем Плаща? Это было бы слишком просто, недостойно его размаха…

Мы ступаем на берег, и что тут начинается… Оголтелые фанатки, набрасывающиеся на рок-звезду после концерта, – слабое сравнение, но из всех, приходящих мне в голову, наиболее близкое к наблюдаемой картине.

Плащ буквально облеплен девушками. Одни целуют ему обе руки. Другие, распластавшись на траве, – ноги. Те, кому конечностей не досталось, стараются припасть губами к одеянию. Плаща такой горячий прием не воодушевляет – на лице отражается усталая покорность судьбе… Пожалуй, с легкой ноткой брезгливости.

В отличие от истеричных громкоголосых фанаток рок-звезд поклонницы Плаща действуют молча. Вернее, не совсем уж безмолвно… Вздохи, тихие стоны… весьма сладострастные стоны… ну да, вполне подходящий саундтрек для любовных ласк, для прелюдии.

А потом Плащ поднимается над землей. Не воспаряет, не левитирует – поднят десятками рук. Его влекут к обители. Теперь ее можно рассмотреть хорошо – большое здание, бревенчатое, в старорусском лубочном стиле. Бревна свежие, не успевшие потемнеть, чуть ли не сочатся смолой… Чуть в стороне – здесь же, на этом острове, – другие постройки в том же стиле, но значительно меньше размером. Мариша и Аня в одной из них?

Пытаюсь спросить об этом у Плаща над головами сектанток.

Он отвечает:

– Извини, Петр, видишь, как получилось… Ты за мной не ходи, можешь подождать снаружи – ритуал не быстрый, но ты же знаешь, я умею тянуть время. Или попроси кого-нибудь показать дорогу, первого, кого…

Дальше я не слышу. Сектантки начинают петь. Запевалой выступает высокая, баскетбольного роста девушка, остальные подхватывают. Поют без дирижера, а капелла, но очень слаженно. Мелодия торжественная, классическая… или современное подражание классике. Язык незнакомый, напоминает по звучанию латынь, но ни единого известного мне латинского слова я не опознаю. Ну да, Питер Пэн не знаток латыни и прочей классики, он знаменит другим.

Плащ с виноватым лицом пожимает плечами и завершает попытки беседы. Поклонницы несут его горизонтально, со скрещенными на груди руками, ладно хоть не додумались развернуть ногами вперед…

Я отстаю от процессии, не зная, какому совету последовать. Искать первого встречного? Так не видно здесь ни первого, ни второго, ни третьего, вообще никого, кроме Плаща и его обожательниц… Но их спрашивать бесполезно, они меня попросту не услышат.

Ждать? Я знаю, как Плащ умеет тянуть время, не в общепринятом смысле этого выражения, а в самом прямом, дословном. Когда в Апраксином дворе мы беседовали под защитой созданного им купола, он растянул время нашего разговора так, что любо-дорого… Переговорили обо всем, а пуля, посланная в Плаща с крыши, так и продолжала лететь, медленно-медленно протискиваясь сквозь воздух.

Пока я раздумываю, Плаща вносят в широко распахнутые двустворчатые двери обители. Все его адептки тоже скрываются внутри.

Я, со своим автоматом и рюкзаком, набитым взрывчаткой, кажусь здесь чужим и лишним. Инородным телом кажусь.

* * *

Пение внутри обители становится все громче.

Мелодию женские голоса выводят ту же, но появились в ней новые обертоны… тревожащие и в то же время манящие… Реально манящие: я обнаруживаю, что подхожу все ближе и ближе к бревенчатому зданию. Не хотел, не собирался, ноги словно сами несут.

И еще одна странная вещь со мной происходит… Восприятие мира становится иным. Трава и листья деревьев становятся ярко-зелеными, как будто я вижу их на экране визора, помудрив с настройками цветов. Едва уловимый запах смолы от сруба становится сильным, сочным, густым, хоть режь ломтями и намазывай на хлеб. В птичьем хоре я могу выделить каждую трель и определить, где сидит издающая ее пичуга, и хор человеческий никак этому не мешает, в нем я тоже могу выделить голос каждой девушки… И понимаю вдруг, что их ровно сорок восемь, не больше и не меньше.

Так… налицо изменения в сознании… Я тут ничего не пил, не ел, не нюхал. Где-то рядом бродит Марианна Купер, большая специалистка по мозгам, решившая поступиться принципами? Или пение такое… психоделическое?

Мысли эти никак не препятствуют мне подойти вплотную к обители. Двери не заперты, и за ними, в небольшом узком предбанничке, никого…

«Зачем я сюда приперся? – недоумевает какая-то часть сознания. – Кто меня звал? На хрена мне знать, что за мракобесные ритуалы здесь творятся?»

Но за двигательную активность недоумевающая часть меня никак не отвечает, и я пересекаю не то сени, не то предбанник… Вторая дверь, на сей раз одностворчатая. Перед ней я застываю на пару секунд, хотя пение зовет: сюда, сюда, не медли…

«А затем, что в эти ритуалы могли втянуть твоих дочерей!» – Отыскав ответ, Питер Пэн восстанавливает единство души и тела. И легонько, осторожненько нажимает на вторую дверь.

Она не заперта.

* * *

Я напрасно осторожничаю. Никто меня не увидит и не услышит, им не до того…

Большое помещение. Молельный зал или что-то вроде. Он занимает практически все главное здание коммуны, и на краю сознания мелькает мысль: а где живет паства? Где ночует? В тех курятниках на отшибе? Спят посменно и в два яруса? Вопросы риторические, ответы мне не интересны…

Мне интересен ритуал. Нет, нет, «интерес» – слабое слово… Мне нужно туда войти, жизненно важно… Спокойнее, Пэн, это не твое, чужое, навязанное… Все в порядке, ты можешь с этим справиться, можешь контролировать себя.