— Куда ты понесла этот мусор? Это не твоя работа. В твоем подчинении сто шестьдесят заключенных, вот пусть они его и выносят.

— Вчера вечером девочки промокли до нитки, и одежда еще не просохла. Мне не сложно сделать это самой.

— И слышать не хочу эту Quatsch[53]! Что ты за капо, если не можешь заставить их работать? Уволена. Возвращайся в свой прежний блок и чтобы завтра была на работе!

Радуясь тому, что этот кошмар для нее закончился, А-4116 вернулась в комнату в прежний блок. Как только она появилась в дверях, разговор оборвался. Ей было ужасно больно от того, что даже Китти отказалась разговаривать с ней и все повторяла: «Как ты могла?» Явное нежелание окружающих выслушать ее объяснения задело А-4116, поэтому она взяла тетрадь, куда записывала письма к Mutti и забралась на свою полку.

Вскоре во время очередной инспекции Эрика нашла эту тетрадь. А-4116 перехватили у ворот, когда она возвращалась с работы, и спешно доставили в кабинет Шписса на допрос. Все письма были написаны по-чешски, и Мими пришлось дать беглый перевод, который она сделала весьма небрежно, опуская самые уничижительные места.

— Ты хоть понимаешь, что у меня в руках незаконный документ, и мой долг — сообщить о нем и позволить свершиться правосудию?

Она кивнула.

— Забирай, немедленно сожги его в этой печи и проваливай, — сказал он.

Открыв верхнюю часть печки, А-4116 смотрела, как ее самые драгоценные чувства пожирает огонь, и думала: «Может, так эти письма дойдут до Mutti».

Мими рассказала о содержании тетради, и соседки сменили гнев на милость. Но самое главное то, что Китти вновь стала прежней.

В конце февраля 1945 года в Нойграбене разместили гражданских, чьи дома пострадали при бомбежке. Заключенных без предупреждения перевели в промышленный район Гамбурга под названием Тифстак. Их везли в открытых грузовиках, и они увидели, во что превратился город. Целые улицы лежали в руинах, а люди, словно крысы, жили в подвалах разрушенных домов, и, судя по всему, условия их жизни были не лучше, чем у заключенных.

Достаточно было лишь раз взглянуть на новый лагерь и сразу же становилось понятно, что это идеальная мишень для бомбежки: четыре огороженных забором деревянных барака, окруженные со всех сторон железнодорожными путями, на которых стояли два огромных баллона с газом, а в непосредственной близости размещалась электростанция. Теперь авианалеты совершались и днем и ночью, а бомбы разрывались повсюду. Лагерь лишь чудом еще не задело. Каждый вечер, возвращаясь с работы, девушки удивлялись тому, что он еще стоит, хотя казалось, что пылает все вокруг. Их восхищение разведкой союзников и точностью их данных не знало границ.

20 марта 1945 года лагерный лазарет, который занимал две трети одного из бараков, был переполнен — там оказалась почти четверть всех заключенных. Когда зазвучал сигнал воздушной тревоги, А-4116 лежала на верхней полке со сломанным пальцем — днем ранее она не удержала в замерзших руках обломок бордюра, и он упал ей прямо на ногу. Рядом с приступом железистой лихорадки лежала Китти.

Из окна они видели, как охрана проталкивается в бункеры. Не прошло и нескольких минут, как в небе показались американские бомбардировщики с белыми хвостами. Их вид на фоне голубого безоблачного неба завораживал, вот только сильный ветер там, наверху, слишком быстро рассеивал их следы. Как только заключенные забеспокоились о том, не повлияет ли ветер на точность ударов, послушался знакомый свист, и рядом с ними прогремел взрыв.

Женщин подбросило в воздух, они упали лицом на груды искореженных коек, а сверху на них обрушилась крыша. Пострадавшие понимали, что снаряд разорвался совсем близко от них, и, несмотря на оглушающий грохот авианалета, крики и стоны тех, кто оказался под завалами, они принялись звать друг друга по именам. Кто-то откликался, кто-то стонал, но большинство не отзывалось.

Когда прозвучал отбой, прибыли находившиеся неподалеку спасательные отряды. Крышу подняли, и А-4116 смогла выбраться самостоятельно. Тут она увидела Китти, похожую на пыльную тряпичную куклу, которую за плечи подняли из-под обломков. Одну за другой девушек извлекли из-под завалов и положили на землю. Двадцать из них были мертвы, остальные получили ранения разной степени тяжести. Здена, девушка с медным тембром, и Анни, автор причудливой сказочной сценки на рождественском вечере, погибли. Доктор К. серьезно пострадала, у нее было множество травм, в том числе и сломанный позвоночник. Она осталась инвалидом на всю оставшуюся жизнь и выжила только потому, что в момент взрыва совершала обход.

Снаряд угодил прямо в процедурный кабинет, располагавшийся в конце барака. Меньше всех пострадали те девушки, которые лежали на верхних полках. Барак превратился в груду поломанных досок и разбитого стекла. Все окна и двери в соседних зданиях были выбиты. Когда с работ вернулись остальные заключенные, которым предстояло позаботиться о жертвах, возник неописуемый хаос.

Чтобы предотвратить побег, Шписс расставил вокруг частично разрушенного забора всех своих людей. Но даже несмотря на это, той же ночью пять или шесть девушек сбежали и до конца войны прятались среди развалин города. А-4116 и Китти обсуждали такую возможность, но из-за того, что у одной была лихорадка, а вторая с трудом передвигалась, они решили не рисковать. К тому же на их пальто красовались огромные желтые кресты, а без девушки замерзли бы насмерть. Они находились в центре Германии, а отсутствие малейшего представления о том, где проходит линия фронта и какие опасности их поджидают, перевешивали преимущества побега.

Вечером Шписс лично наблюдал за раздачей супа. Снаружи шел дождь и дул сильный ветер, который то и дело распахивал двери. Криком он приказал А-4116, стоявшей в самом конце очереди, закрыть ее. Проковыляв до входа в барак, А-4116 выполнила его приказание, но через две минуты дверь снова распахнулась.

— Verflucht nochmal[54], я же приказал тебе закрыть ее! — завопил Шписс.

— Черт побери, я и закрыла! — крикнула она в ответ.

Тут он швырнул в нее тяжелую глиняную миску. А-4116 увернулась, миска разбилась о стену. А когда в ночи прогремели выстрелы его револьвера, А-4116 уже ускользнула через открытую дверь. С тех пор она старалась не попадаться ему на глаза, на appell стояла в заднем ряду и старалась быть незаметной.

Жизнь превратилась в сплошной кошмар. Как только звучал сигнал тревоги, девушек загоняли в стоявший неподалеку амбар, а охранники спешили укрыться в своем бункере. От отчужденности и радости, с которыми А-4116 прежде пережидала бомбежки, не осталось и следа, и теперь с первыми разрывами снарядов ее накрывал невыразимый ужас. Теснясь в амбаре, словно сельди в бочке, они дрожали, кричали, молились или впадали в состояние шока, сопровождавшегося неспособностью контролировать кишечник или мочевой пузырь.