«Наверно, он хочет пить», – подумала Габби.

На тумбочке стоял полупустой стакан; каждый час больному следовало давать несколько чайных ложек воды. Закончив перевязку, она собиралась напоить его снова, а потом посидеть у камина и почитать.

– Как ты мне надоел, – пробормотала она себе под нос и бросила на Уикхэма суровый взгляд, которого тот, конечно, не видел.

Ее руки продолжали тем временем свое дело. Наконец Габби сделала последний оборот и завязала концы куска ткани бантиком.

Очевидно, он все же что-то сознавал, потому что ощупью нашел руку Габби и сжал ее. Рука Уикхэма была горячей, большой и сильной. Габби вновь посмотрела ему в лицо. Неужели он хочет что-то сообщить? Вполне возможно. Сказать наверняка было трудно. Во всяком случае, его глаза были по-прежнему закрыты.

Тем не менее встревоженная Габби позволила ему сжать свою руку, поднять ее… и опустить на самую интимную часть тела.

Габби ахнула, отдернула руку и отскочила от кровати проворнее, чем кот от откупоренной бутылки имбирного пива. Только что испытанное ощущение шокировало и напугало ее – этот орган шевелился и увеличивался в размерах!

Против воли Габби с боязливым любопытством уставилась на этот придаток между ног раненого. Теперь он был огромным и стоял перпендикулярно туловищу. О боже, она касалась его!

Габби отступила еще на шаг и поспешно вытерла руку о подол.

Его глаза оставались закрытыми, выражение лица было безмятежным. Рука, которую она оттолкнула, не считаясь с беспомощным состоянием больного, бессильно свесилась с кровати.

Габби напомнила себе, что он сделал это бессознательно. Он был в горячечном бреду.

Слава тебе, господи! Ее дыхание успокоилось, пульс выровнялся. Габби собрала остатки смелости, отвела глаза и потянулась к одеялу, чтобы укрыть своего подопечного…

Он молниеносно схватил Габби за запястье и дернул к себе. Она не удержалась на ногах и ахнула, упав на больное бедро. Не успела Габби опомниться, как оказалась лежащей навзничь под тяжелым мужским телом, придавившим ее к матрасу.

Она лежала под ним, теплая, мягкая и пахнущая… ванилью. Он жадно вдыхал этот запах, зарывшись лицом в ее шею.

Габриэлла… Он знал, кто она такая. Об этом хранились сведения в самом далеком уголке незамутненного сознания.

Ее запах был опьяняющим. Как и близость ее стройного, изящного, упрямо напрягшегося тела.

Он задвигался, плотно прижался бедрами к ее бедрам, ожидая, что она вот-вот начнет вырываться и прикажет немедленно отпустить ее.

Но пока этого не произошло, он решил воспользоваться моментом. Прильнул губами к жилке, бившейся на нежной шее под ухом, и на мгновение замер, ощущая бешеный пульс, вторивший его собственному.

Что бы она ни думала – а он не собирался размышлять над этим, – ее тело отвечало ему. Оно постепенно расслабилось, воспламенив чувства Уикхэма. Дыхание участилось. Когда Габриэлла втягивала в себя воздух, он ощущал прикосновение ее маленьких упругих грудей.

Он взял в рот мочку нежного уха и начал легонько посасывать ее.

Ее руки стиснули его плечи, ногти впились в кожу. Она задвигалась под ним и испустила негромкий стон. Уикхэма бросило в жар.

Охватившее его желание было таким сильным, что причиняло боль. Он хотел сжимать ее, стонущую и обнаженную, в объятиях, целовать с неистовой страстью, заставить обхватить ногами его талию.

Хотел овладеть ею.

Конечно, это было невозможно. Он знал это даже в бреду.

Да, он не мог получить все, что хотел. До такой степени его решимость не простиралась. Но получить кое-что было можно.

Рука Уикхэма потянулась к ее груди.

Габриэлла удивленно ахнула. Судя по тону, это прикосновение понравилось ей почти так же, как ему самому.

Кто это сказал, что благими намерениями вымощена дорога в ад?

Его ухо находилось как раз перед ее губами, небритое лицо прижималось к чувствительному месту между шеей и плечом, и придавленной к матрасу тяжелым мужским телом Габби казалось, что на нее рухнула гора.

Она ничего не могла с собой поделать. От прикосновения горячих влажных губ у нее участилось дыхание. Ощущение было… ощущение было…

Чудесное.

То, что он делал, заставляло звучать внутри струну, о существовании которой она и не догадывалась. За двадцать пять лет ни один мужчина не ласкал ее так. Ее вообще не целовал ни один мужчина, и она ничуть не жалела об этом. Честно говоря, Габби считала, что лично ей, как и большинству леди, несвойственны животные инстинкты, которые, как она убедилась на собственном опыте, были присущи большинству представителей мужского пола.

Когда она была моложе и еще надеялась на брак, то интересовалась некоторыми подробностями исполнения супружеских обязанностей. Кое-что было ей известно; как-никак она выросла в деревне. Эти обязанности казались ей в лучшем случае довольно обременительными. Она считала их ценой, которую женщина благородного происхождения должна платить за возможность обзавестись мужем, а со временем – детьми.

И ей никогда не приходило в голову, что физическая сторона брака может быть… приятной.

«Не приятной, – поправила себя Габби с присущей ей болезненной щепетильностью, вонзая ногти в его мускулистые плечи. – Божественной».

Только этим словом можно было определить охвативший ее трепет. Вырвавшиеся из плена чувства теперь руководили ею, и Габби замерла в неподвижности, отдавшись этому, новому для себя ощущению. Она дала себе секунду, только секунду, чтобы насладиться мгновением, повториться которому, судя по всему, было не суждено.

Щетина Уикхэма царапала ее нежную шею; горячие губы касались кожи. Жадный рот нашел мочку ее уха, начал сосать и покусывать ее. Ее губы приоткрылись, Габби со свистом втягивала в себя воздух.

Ощущение было очень странное, но опьяняющее. Дрожь начиналась там, где его губы творили свое волшебство, и пронизывала ее до кончиков пальцев. Тяжесть, прижимавшая ее к кровати, теперь казалась ей не такой уж неприятной. Габби испытывала… Она не сразу подобрала подходящее слово. Возбуждение. На самом деле ее тело казалось созданным для него. Габби сама не понимала, почему это открытие так удивило ее. Сильное мужское тело било сотворено самой природой, чтобы оплодотворять более нежное женское и дарить ему наслаждение.

А затем потрясенная Габби почувствовала, что он вталкивает свое… свое налившееся силой древко в самую интимную часть ее тела.

«Слава богу, – отрешенно подумала она, словно речь шла о ком-то постороннем, – что я полностью одета. Иначе… иначе…»

Расшитый бисером красный балдахин, на который она упорно смотрела, превратился в туманное пятно. Ритмичное давление мужской плоти заставляло Габби испытывать неведомые прежде ощущения.