— В том-то и состоит разница между каменотесом и архитектором, — ответил Бернини, пожимая плечами.

Франческо, вздрогнув, посмотрел на Лоренцо так, будто тот плюнул ему в лицо.

— Вот, значит, как, — произнес, почти прошептал Кастелли. — Ты ведь прекрасно понимаешь, что алтарь в одиночку тебе ни за что не довести до конца! — Франческо хлопнул себя по лбу. — Вот здесь, в этой голове родились планы фундамента и венчающего элемента. Все до одной линии, все углы, все до одного!

Лоренцо вынужден был согласиться, что Франческо прав. Но разве мог он сейчас признаться ему в этом?

— Ты меня разочаровываешь, — холодно произнес он. — Оказывается, ты такой же, как все. Стоит вас только похвалить, как вы тут же вбиваете себе в голову, что без вас и мир остановится. Не забывай, кто я и кто ты!

— Я — архитектор. Как и ты!

— Брось! Ты — жалкий каменотесишка, большой умник и педант, умеющий только аккуратно исполнять то, что ему велят.

Лоренцо понимал, что не прав, но уже не мог совладать с охватившей его яростью.

— Никогда ты ничего не задумаешь! И никогда у тебя не будет мастерской! И ты — никакой ты не архитектор! И никогда тебе им не быть! Никогда! Никогда! Никогда!

Приступ кашля Франческо прервал монолог разъяренного Бернини.

— Видишь! — торжествующе завопил Лоренцо. — Даже легкие твои, и те согласны со мной — каменотес, каменотес! Каменотес навеки!

Лицо Франческо стало иссиня-багровым, тело сотрясали судороги.

Тут Бернини не на шутку испугался.

— Боже, что я опять наделал! Франческо, прошу тебя — я не то хотел сказать! Я прекрасно понимаю, что ты архитектор. И не просто архитектор, а один из лучших, которых я знаю. Но ради всех святых, приди в себя! Ты ведь можешь умереть!

Когда приступ миновал, глаза Франческо слезились, а уголки рта подергивались, как у ребенка, который вот-вот расплачется. Лоренцо уже сожалел о каждом своем слове. Осторожно, будто боясь поранить Франческо, он дотронулся до его руки:

— Почему ты больше не хочешь со мной работать? В чем дело? Не в деньгах, я знаю, здесь что-то другое.

Франческо выдержал его взгляд. Темные глаза горели будто уголья.

— Да Боже мой, скажи хоть что-нибудь! Признание заслуг! Честь! Обещаю, что, если я сделал что не так, из кожи вон вылезу, чтобы исправить.

Бернини помедлил, и хотя ему пришлось сделать над собой огромное усилие, все-таки решился идти до конца.

— Если хочешь, могу попросить папу, чтобы он назначил второго архитектора собора. Урбан сделает все, мне он не откажет. Так скажи, чего ты хочешь?

Лоренцо дышал тяжело, надсадно, будто пытаясь сдвинуть с места валун. Разве можно устоять перед таким соблазном? Но Франческо устоял. Покачав головой, он ответил:

— Не надо мне твоей помощи — Он напустил на себя прежнее упрямое выражение, делавшее его так похожим на мула. — Не хочу я ее и в ней не нуждаюсь.

— Пресвятая Матерь Богородица! — вскричал Лоренцо. — Ну как только человек может быть таким упрямцем! Предлагаю ему место, за которое любой архитектор мать родную прибил бы, а ты строишь из себя оскорбленного! Что ты хочешь, чтобы я сделал ради твоего прощения? Чтобы стал целовать твои ноги?

— Я от тебя вообще ничего не требую, — ответил Франческо, собирая инструменты. — Мадерна был прав: хотя это и самый большой в мире храм Божий, даже он слишком тесен, чтобы вместить нас с тобой!

Этого Лоренцо уже не мог стерпеть. Пока Франческо очищал от пыли и грязи инструменты и клал их в холщовую суму, он стал спокойно и сосредоточенно расхаживать взад и вперед по двору палаццо между куч песка и камня. Он чувствовал себя потерянным, обманутым и преданным. Ремонт фасада, привязка основного здания к пристройке — как, как ему все это осилить в одиночку? К тому же и алтарь с него никто не снимал, а папа Урбан постоянно докучает ему своими «ну когда?», «ну когда?». И самое главное, в глубине души Бернини прекрасно понимал, что он не архитектор, а художник, ваятель, а посему просто не может отпустить Франческо на все четыре стороны. Как успевшую надоесть женщину.

Женщину?..

Тут Лоренцо осенило. Попробовать завлечь его этим? Если Франческо так жаждет получить от него знак его истинной дружбы, что ж… пойдем и на такую жертву.

— Ты ведь знаешь Констанцу, ну, жену Маттео… Франческо непонимающе уставился на него:

— Ну. Знаю. А что с того?

— Она тебе правится? Разве не красавица?

— Какое Констанца имеет отношение к тебе и ко мне? Лоренцо устыдился не на шутку, затея вдруг показалась ему грязной, мерзкой… Но выхода не было.

— Так вот, если тебе она нравится, она, считай, твоя… Хоть сегодня ночью… Дарю.

Франческо лишился дара речи. Раскрыв рот, он, ни слои, не говоря, смотрел на Лоренцо. В глазах застыло жуткое изумление, сменившееся отвращением и ужасом, будто он узрел перед собой самого сатану во всем его отвратительном обличье Не и силах сдерживать отхватившее его чувство омерзения, Кастелли сплюнул под ноги Бернини.

— Ты самый большой негодяй из всех, которых я видел! Перекинув суму с инструментами через плечо, Кастелли круто повернулся и стал уходить. Лоренцо, не в силах вымолвить ни слова, беспомощно смотрел ему вслед, пока тот не исчез в проеме ворот. Вот так всегда и бывает — полюбишь человека, а он тебе за это…

— Так поцелуй меня в задницу! — выкрикнул Бернини в приливе неожиданно накатившей ярости. — Убирайся ко всем чертям, идиот несчастный!

Подняв с земли камень, он швырнул его вслед Франческо.

— Провались ты пропадом! И не смей мне показываться на глаза! Слышишь? Никогда! Никогда! Никогда!

Кларисса, чувствуя устремленный в спину полный недовольства взгляд Уильяма, которого оставила дожидаться ее в экипаже, помедлила пару секунд, затем решительно постучала.

— Кого там несет? — вопросил раздраженный голос. Кларисса, сознавая, что Франческо ее не ждет, подобрала подол и решительно распахнула дверь. В доме пахло остывшим очагом.

— Княгиня, вы?

Кастелли смотрел па Клариссу будто на чудо. Он сидел за деревянным столом над раскрытой книгой. Стены каморки покрывала побелка — ни дать ни взять монашеская келья.

— Я искала вас в соборе. Один из каменщиков сказал мне, что вы там больше не работаете. Что произошло?

— Это никого не касается, — резко ответил молодой человек и поднялся из-за стола.

— Но я волновалась за вас. Я вам не помешала?

Кларисса огляделась. Голый пол, ни одной картины на стенах, стол да пара стульев, очаг и полки, на которых в беспорядке громоздились свернутые в рулон листы бумаги и книги. Как может ютиться здесь человек, мечтавший возводить храмы и дворцы?