Когда я приехал, мы прошли прямо в длинную гостиную, где на этот раз она накрыла на стол. Мы сели за стол совершенно обнаженными – так хотела она. Она хотела видеть меня на знакомой мебели. Потом мы занимались любовью в их кровати. Мне казалось, что я должен бы был сгореть от стыда, но я чувствовал только возбуждение оттого, что был посвящен в самое сокровенное в их жизни.

– Это его щетки для волос, – сказала она. – Это его одежда, а ты лежишь на кровати с его стороны.

Когда-нибудь я пойму, что все это значит, подумал я. А потом мрачнее: или это то, что так привлекает ее в предательстве?

На следующий вечер я договорился встретиться в Любеке со старым поляком, который установил с одним молодым человеком, своим дальним родственником, проживающим в Варшаве, подпольную переписку. Молодого человека обучали работе шифровальщика в польской дипломатической службе, и он хотел работать на нас в обмен на разрешение переселиться в Австралию. Лондонский центр рассматривал вопрос о прямом подходе к нему. Я вернулся в Гамбург и заснул, как убитый. На следующее утро, когда я все еще писал донесение, из Лондона пришла шифровка о том, что “Маргаритка” благополучно заправилась в Сундре и шла курсом к Финской бухте с пассажиром Володей на борту. Я позвонил Белле и сказал ей, что все пока хорошо, а она попросила: “Пожалуйста, приезжай”.

Утро я провел в полицейском участке Репербана, выручая двух пьяных британских матросов с торгового судна, которые вовсю разгулялись в публичном доме, а днем присутствовал на ужасном чае, организованном женами консульских работников в поддержку Недели политических заключенных. Мне хотелось, чтобы моряки торгового флота разнесли и этот бордель. Я приехал на ферму в восемь вечера, и мы сразу же отправились в постель. В два часа ночи зазвонил телефон, и Белла ответила. Из моего бюро по морским перевозкам звонил шифровальщик: он получил весьма срочное донесение, переданное моим личным кодом, и я должен был явиться немедленно. Я летел, как ветер, и домчался до работы за сорок минут. Сев за таблицы кодов, я почувствовал, что запах Беллы остался у меня на лице и руках.

Шифровка была передана за подписью Хейдона лично начальнику Центра, Гамбург. Группа высадки “Маргаритки” попала под сильный огонь с подготовленных позиций. Что с лодкой – неизвестно, с теми, кто был в ней, – тоже, то есть с Антонсом Дурбой и его пассажиром, а также скорее всего и с теми, кто ждал на берегу. Ни слова ни о каких эстонских патриотах. На “Маргаритке” увидели ультрафиолетовые сигналы с берега, но только одну законченную серию по установленному образцу, и было предположение, что эстонскую команду схватили, как только она привлекла внимание группы высадки. История была знакома, пусть даже она и происходила пять лет назад. Запасное радио в Таллине не отвечало.

Эту информацию мне нужно было держать при себе и возвращаться в Лондон с первым же утренним самолетом. Место было забронировано. В Хитроу меня должен был встречать Тоби Эстергази. Я набросал подтверждение и вручил своему шифровальщику, который принял его без комментариев. Он знает, подумал я. Как он мог не знать? Он звонил мне на ферму и разговаривал с Беллой. Остальное можно было увидеть по моему лицу и, насколько я знал, даже почувствовать запах.

* * *

На этот раз в кабинете Хейдона не тлела ароматическая палочка, а сам он сидел за столом. По одну сторону от него сидел Рой Бленд, начальник Восточноевропейского отдела, а по другую – Тоби Эстергази. Задания Тоби всегда было нелегко определить, потому что он любил напускать вокруг них туману в надежде на то, что так они будут выглядеть значительнее. Но на практике это был хейдоновский пудель, то есть он играл роль, за которую впоследствии дорого заплатил. И я был удивлен, увидев Джорджа Смайли, удрученно притулившегося в сторонке от всех на краешке хейдоновского шезлонга, – символичность его позы дошла до моего сознания только три года спустя.

– Свои заложили, – сказал Хейдон без вступления. – Эту группу продали с самого начала. Если Дурба не пошел на дно с судном, то он уже висит, подвешенный за большие пальцы, и выкладывает все до конца. Володя знает немного, но судьба может ему не улыбнуться, ведь те, кто будет его допрашивать, вряд ли в это поверят, поскольку объяснять ему придется целую кучу необъяснимых вещей. Может, он принял пилюлю, но я в этом сомневаюсь – он дурачок.

– Где Брандт? – сказал я.

– Сидит под яркой лампой в комнате для допросов в Сэррате и ревет, как буйвол. Кто-то где-то допустил промах. Мы спрашиваем Брандта: а может, это он сам? Если не он, то кто? Это же точная копия того, что произошло в прошлый раз. Каждого члена экипажа допрашивают отдельно.

– Где “Маргаритка”?

– В Хельсинки. Мы послали туда военный экипаж и приказали вывести ее сегодня же вечером. Финнам не очень-то нравится, когда их уличают в том, что они предоставляют безопасную бухту тем, кто дразнит Медведя. Если пресса не пронюхает об этом, то это, черт побери, будет просто чудом.

– Понимаю, – глупо сказал я.

– Молодец. А я нет. Что нам делать? Скажи. У тебя тридцать балтийских агентов, которые смотрят тебе в рот. Что предложишь? Ликвидировать? Извиниться? Действовать с умным видом и как ни в чем не бывало? Все предложения будут с благодарностью приняты.

– Дурбы не знали о существовании эстонской агентурной сети, – возразил я. – Антоне не может выдать то, чего не знает.

– Кто же тогда, скажи на милость, провалил Антонса? Кто провалил группу высадки, выдал координаты, место на берегу, время? Кто нас поимел? Такой же вопрос мы задали Брандту, как это ни смешно. Думали, он назовет Беллу, эту балтийскую шлюху. А вместо этого наглый сукин сын заявил, что это – один из нас.

Он был в ярости, и ярость эта была направлена на меня. Я никогда не думал, что полное безразличие может перерасти в такую ярую злость. Тем не менее он все еще говорил спокойно, в нос, с медлительной манерностью, свойственной высшему обществу. Ему все еще удавалось оставаться бесцеремонным. Даже в гневе он сохранял леденящую небрежность, которая делала его еще страшней.

– Итак, что же ты скажешь? – спросил он меня.

– О чем?

– О ней, милый. О капризной мисс Латвии. – Он держал отчет о встрече, который я написал после нашей первой ночи. – Боже всемогущий, я просил написать твое мнение, а не эту арию, черт побери.

– Я думаю, она невиновна, – сказал я. – Думаю, она простая деревенская девчонка. Вот мое мнение. Надеюсь, и Брандта тоже. Она ответила на мои вопросы и очень правдоподобно о себе рассказала.

Хейдон вновь обрел свой шарм. Он мог делать это по заказу. Он притягивал тебя и отталкивал. Я это точно помню. Он отплясывает перед вами и так и эдак, сталкивая ваши эмоции друг с другом, поскольку своих собственных у него не было.

– Большинство шпионов на самом деле рассказывают о себе очень правдоподобно, – заметил он, переворачивая страницу моего донесения. – И даже более того. Не так ли, Тоби? – доброжелательно обратился он к Эстергази.