– А у меня тоже принтер сдох, – поднимает на него глаза Старостин.

– Да пошел ты со своим принтером! – орет Нестеров так, что Старостин выпускает из рук журнал, Нестеров же подбегает к принтеру и лупит по нему с размаха ногой, после чего на дисплее загорается: «Готов».

Возвращение принтера к жизни волшебным образом действует на Нестерова. Он замирает и, склонив голову, слушает, как аппарат начинает урчать, что-то вращая внутри себя.

– Нестеров, а зачем ты дрочил на работе? – меланхолично спрашивает Загорецкий. – Это у тебя такая сексуальная фантазия или просто так? А кого ты при этом представлял? Захарову? Ленку из секретариата или кого?

– Ты достал, понял?! – снова включает громкую связь Нестеров. – Чего ты ко мне пристал?! Чего тебе надо? Тебе напарник нужен? Смотришь свою порнуху – и смотри! – Нестеров делает угрожающее лицо и даже шагает по направлению к Загорецкому, но потом вдруг продолжает орать: – Меня этот отчет достал! Мне надоело писать эту галиматью! Я два часа убил, а теперь все заново делать, и ты еще со своими идиотскими вопросами!

– Да ладно тебе, – все так же меланхолично продолжает Загорецкий. – Я на прошлой неделе за всех писал, Исаев две недели назад, потом Керимов. Если хочешь, давай опять каждый сам за себя будет писать. Только в чем смысл?

– Давай я тебе помогу, – предлагает Керимов. – Возьмем прошлый отчет, я тебе буду диктовать, а ты писать!

– Давай, – быстро соглашается Нестеров.

– Я тоже могу помочь, – отзывается Загорецкий. – Я могу графу «новые продукты конкурентов» придумать. Пишите: на прилавках «Ашана» появились новые ростовые куклы серии «Литтл Шахид». При нажатии кнопки «в кал», кукла слезает с прилавка, перемещается по залу, сама находит наибольшее скопление народа (сенсорные датчики), выбирает наиболее удобную позицию и взрывается, обдавая окружающих дерьмом. После взрыва голова куклы с вмонтированным MP3 плеером сообщает изумленной публике, что в подобное дерьмо превратится планета, если человечество не задумается всерьез над проблемой озоновых дыр. И слоган: «Гринпис – Правоверная Суть Природы».

Нестеров картинно хлопает в ладоши, я искренне хохочу, Керимов напоминает Томми Ли Джонса в роли «Мистера Двуличие»: одна половина лица смеется, вторая сохраняет серьезный вид.

– Он опять сдох, – напоминает о своем присутствии Старостин.

– Какой ужас! – не выдерживаю я.

Снова тишина. И ничего не происходит. За стенами пенала сводный хор оргтехники исполняет финал болеро Равеля. Аппараты смолкают один за другим. Сначала стихают мобильники, потом затыкается ксерокс, после него прекращают жужжать принтеры. И только телефоны продолжают звонить и звонить. С самого утра к нам никто не заходит. Может, в действительности нас здесь нет? Мы спим в своих кроватях и видим один и тот же сон? Или это один и тот же сон видит нас?

Солнце зацепилось за недостроенную крышу одного из небоскребов Москва-Сити, и подрагивает, стремясь вырваться и зайти за горизонт. А сумерки уже начинают опускаться на город, но наблюдая, как солнце не может вырваться из цепких рук творения господина Полонского, притормаживают. Но процесс все же пошел, и на несколько минут создается странное впечатление, будто солнце продолжает светить в ночи, видимо там, на небе, тоже проблемы «коммуникации», и «несогласованность», и «отсутствие доверия в команде». В конце концов на город наконец опускается темнота, и Новый Арбат покрывается стройными рядами смазанных красных огней.

Через двадцать минут мы с Загорецким уже в лифте, и с нами едут две молодые девчонки из бухгалтерии, которые обсуждают гибель грузчика компании в результате несчастного случая. И одна из них страдальчески говорит:

– Парню всего двадцать шесть!

– Какой ужас!

– И не говори!

– Компания собирается оказать семье матпомощь, представляешь?

– Интересно, как они ее проведут? Или сначала перечислят, а мы потом ломай голову, каким кварталом закрывать?

– Это в мае случилось? – уточняет вторая.

– Ага. Всего двадцать шесть, представляешь?!

– А мне отдел кадров сообщает об этом только в сентябре, представляешь!

– А я ему уже отпускные начислила, представляешь? И с кого их теперь вычитать буду? С отдела кадров?

– А как это потом проводить?

Обе, хором:

– Кошмар!!!

Лифт наконец тренькает, останавливается и выпускает нас наружу. Мы оказываемся на улице, доходим до стоянки, курим, вяло обсуждаем ничего не значащие события, и тут Загорецкий достает из кармана косяк и предлагает:

– Будешь?

– А то! – живо откликаюсь я, хотя марихуану пробовал до этого всего пару раз.

Мы раскуриваемся. Сладковатый дым обволакивает мои мозги, моментально расслабляет мышцы и заставляет прищуриться, чтобы лучше видеть окружающий мир.

– Как же я устал! – тихо говорю я.

– Это всегда так, от безделья, – согласно кивает Загорецкий.

– Неужели все компании так устроены?! – Я затягиваюсь и тут же захлебываюсь глубоким кашлем.

– Давай добью, а то задохнешься.

– Мы же ничего не создаем! Мы ничего не производим, ничего не растим, ничего не добываем. А нас, средний класс, считают самым динамичным и энергичным.

– Вроде того. Базовый элемент. – Загорецкий достает из своей машины бутылку воды, делает два больших глотка и передает мне.

– Но если убрать всех нас, ничего не изменится. Никто не умрет с голода, заводы не встанут, поля продолжат давать урожай, маршрутки и метро – возить людей. Даже доллар не упадет. От нас нет вообще никакого толка!

– Здрасте, – ухмыляется Загорецкий, – а кто все это покупает? Может, мы ничего не производим, но зато являемся основными потребителями, потому как у тех, кто производит, нет ровным счетом никакой возможности это купить. Убери нас – кто будет рынком сбыта?

– Херня какая-то. – Я почесал затылок. – Всей нашей массе платят немалые деньги только для того, чтобы мы потребляли? А если те, кто производит, в один прекрасный момент устанут от нашего бесконечного праздника живота и просекут фишку?

– Не надо было курить так много, – укоризненно кивнул Загорецкий. – Понимаешь… если те, кто производит, просекут, как ты говоришь, фишку, ровно через секунду те, кто нам зарплату платит, заставят их производить свои товары еще дешевле. Чтобы больше не задумывались и не просекали. А заодно и о нас позаботятся: сделают наши зарплаты меньше, мотивируя это кризисом перепроизводства и намечающимся обвалом фондового рынка.

– И что тогда? – вылупил я глаза, лихорадочно пытаясь сложить из опаленных косяком кирпичей Загорецкого домик мировой экономики.

– Когда рынок пугают грядущими обвалами, он валится реально. Летит к чертовой матери. И начинается тотальная экономия, секвестр, сокращение производства и прочее. Нефть стремительно теряет в цене, увлекая за собой твои, Исаев, несбывшиеся мечты об ипотеке, смене машины и покупке восьмой пары ботинок. – Говоря это, Загорецкий почему-то указал на колеса моей машины. – И тогда ты, Саш, начинаешь задумываться, что жизнь в целом неплохая была, и офис ничего, и начальник клевый. А главное – обостренное чувство социальной несправедливости пропадает. Начинаешь отчаянно любить страну, улицу и родную проходную, «что в люди вывела тебя». Только поздно уже – наступает мировой финансовый кризис, понял?