и распорядился своим небольшим достоянием. На другой день он встал с постели, пошатываясь, с какими-то судорожными движениями, в состоянии совершенно для него непонятном; он не узнавал ни людей, ни предметов, окружавших его; слова его и поступки показывали детское незнание… он сошел с ума…

Часть вторая

(1843)

Рассказ сипая

(Авганистан)

В знойный летний полдень, в Тегеране, у консульского дома постучался человек, весь в ранах, едва покрытый рубищем одежды, и в изнеможении прислонился к стене, ожидая, с терпением страдальца, пока отопрут дверь; но он недолго ждал, дверь отворилась и приняла странника под надежный, гостеприимный кров консульского дома. И только по истечении некоторого времени, и только по обязанности, спросил почтенный консул об имени пришельца. «Я сипай, – отвечал тот, – чудом спасся от общего истребления индийско-британского войска в Авганистане и, проданный, вместе с несколькими другими, в отдаленные провинции, не мог быть выручен своими соотечественниками. Предпочитая смерть вечному рабству, я решился бежать, – и вот я перед вами; но много, много тяжких дней прошло, пока я достиг до Тегерана». И странник рассказал длинный ряд лишений, пыток, всякого рода терзаний, которые испытал он, частью разделяя участь несчастной армии, частью во время своего рабства и бегства из плена. Я передам вам этот рассказ. Вы видите, я поведу вас опять путем мрачным, заваленным трупами людей и верблюдов: картина уже вам знакомая; что делать! Такова эта картина, и я не отступлю от истины. На востоке только и светлого, что небо.

Прежде, однако, чем приступим к рассказу сипая, мы должны окинуть, хотя быстрым взглядом, место действия; иначе этот рассказ будет для нас темен и непонятен.

Авганистан, или империя Дураниев, как обыкновенно, хотя и не совсем правильно, его называют в Европе, воздвигнут в своем величии и блеске Ахмат-шахом в половине прошедшего столетия, и вместе с кончиной его уже частью утратил свое политическое значение, хотя еще и держался несколько времени в прежних границах. Он касался на юге моря, обнимая провинцию Белуджистан, на севере – Туркменских степей; на западе далеко вторгался в персидские владения; а на востоке простирался за Инд, владея Кашемиром, справедливо названным перлом империи. В Авганистане считалось до 20 миллионов жителей: народонаселение довольно малочисленное по пространству, но мощное по своему воинственному духу, который умел вдохнуть в него Ахмет-шах, и потому можно было безошибочно назвать Авганистан сильнейшим государством в Азии, не считая Британской Индии. Преемники Ахмет-шаха, Тимур, слабый, женоподобный, Земан, грубый и жестокий, Махмут и, наконец, Шуджа, игравший такую жалкую роль почти в течение целого последнего полустолетия, приготовили Авганистан к той страшной катастрофе, которая совершилась на наших глазах.

Шах Шуджа-уль-мульк в первый раз потерял свое царство, – а он терял его часто, – в 1809 году, на равнинах Нимли, очень скоро после того, как британское посольство Эльфинстона воздало ему все царственные почести. С тех пор шах Шуджа явил собой редкий пример несчастий. Как судьба не устала бичевать так долго одну и ту же жертву! То нищий скиталец, то наемный царь, без власти и без царства, побуждаемый советами своей умной и смелой жены, или посторонней силой. Шуджа иногда порывался к отважным подвигам, к борьбе с судьбой, но это был порыв к полету старого лебедя, у которого обрублены крылья. Изнеможенный, он падал. Всего более силы духа проявил он, защищая свое сокровище, свой драгоценный алмаз, ког-и-нор, гору света, от алчности покойного магараджи Реджит-Синга.

Последние события, сопровождавшие смерть шаха Шуджи и совершенное истребление двадцатитысячной индийско-британской армии, всем известны.

Героем Нимльской победы был Фет-хан, глава поколения Барикзеев, самого сильного по числу и нравственному влиянию в Авганистане. Жизнь его вновь, хотя ненадолго, озарила славой Авганистан, а смерть повлекла за собой раздробление государства, которое было причиной торжества англичан, и восстановления новой царствующей династии в лице Дост-Мухаммета, брата Фет-хана и соперника англичан.

Надобно прежде пояснить, что Фет-хан, посадив на трон Махмута, брата шаха-Шуджи, сам стал первым визирем и безусловным распорядителем царства, предоставив распутному Махмуту один титул и гарем. Авганистан отдохнул и окреп. Кашемир опять вступил в его владения. Фет-хан управлял Авганистаном очень благоразумно. Его упрекают в излишней жестокости: это правда, он не щадил крови; но нужны были меры сильные, чтобы прекратить возникавшие повсюду раздоры и скрепить распадавшееся царство. К чести его должно также отнести то, что он с презрением отверг советы братьев своих, которые во время экспедиции в Кашемир вызывались убить Реджит-Синга, злейшего врага его.

Фет-хан имел завистников и врагов, это было неизбежно, и в числе их первое место занимал Камран, старший сын Махмута, который не раз убеждал отца освободиться от власти визиря и взять самому бразды правления. «Ты хочешь превратить меня в лошака, – сказал ему однажды Махмут, – и навьючить всем бременем правления. Ты молод, мой сын!» Но советы приближенных к нему, наконец, восторжествовали. Слабый шах согласился на погибель своего визиря. Камран захватил его в Герате, выколол ему глаза, и, радостный, привлек свою жертву к отцу (1818 года). Фет-хан был истерзан на части в глазах Махмута, обязанного ему и царством, и славой, и своей безопасностью, которою он всего более ценил. Но перед смертью визирь явил редкий пример воли железной и непреклонной. В продолжение всей пытки, он не переставал издеваться над своими палачами, осыпая их насмешками и ругательствами, и не испустил ни одного стона, ни одной жалобы. Когда у него отрубили правую руку, он с твердостью произнес, обращаясь к Махмуту: так отпадет от тебя Кабул, так Пейшавер, когда левая рука отделилась от туловища, и будешь проклят ты народом и потомством…

Месть яростно закипела. – Восстали братья казненного Фет-хана, и его родственники, и все племя, и весь народ, и закипела народная война со всем ужасом и опустошением: пророчество Фет-хана сбылось. Авганистан распался на части. Явилось индийско-британское войско.

Теперь нам остается сказать несколько слов о том, в каком положении оно застало бывшую империю Дураниев, и в каком оставило ее. Нам, собственно, до англичан дела нет, и мы бы не упомянули о них, если бы то мог допустить наш рассказ. Не хотим знать, зачем пришли они в Авганистан! Пусть их пришли затем, чтобы восстановить законную династию на трон, или чтобы обеспечить предполагаемое плаванье по Инду или, наконец, затем, чтобы восстановить порядок в стране, – пожалуй, я и этому верю.

Город Кабул уже не составлял столицы огромной империи Дураниев. Владение его ограничивалось только собственным его округом и городом