– Тан, детка, посмотри на меня.

Ее заплаканные глаза встретились с его взглядом, и Леви едва сдержал желание заключить ее в объятия.

– Тан… уезжай.

Танна вздрогнула.

– Что ты сказал?

Леви знал, что она его услышала.

– Возвращайся в Лондон, Тан.

– Но… Я думала… ты… Черт. – Танна развела руками, явно расстроенная. – Я думала, ты хочешь, чтобы я осталась, чтобы мы были вместе.

– Это так, но я не хочу, чтобы это было против твоей воли. Мне все равно, чем ты занимаешься на работе. Лишь бы ты любила это дело и была счастлива. Твое счастье – это все, что меня волнует. – Леви заставил себя улыбнуться. – Я бы предпочел, чтобы ты была в Лондоне и делала все, что тебе вздумается, чем страдала со мной, Тан.

– Ли…

Нет, черт побери, с него хватит. Он больше не может, ему надоело быть сильным. Леви шагнул вперед, поцеловал Танну в висок и еще раз провел большим пальцем по ее пухлой нижней губе.

– Ради бога, будь счастлива, Тан. Это все, чего я хочу.

Леви подобрал костыли, сунул их под мышку и направился к двери.

Леви сидел на дорогом кожаном диване лицом к портрету отца, в комнате, где он в последний раз видел Танну. Иногда он закрывал глаза и представлял, как она стоит у окна и слабое зимнее солнце окрашивает ее волосы в цвет воронова крыла. Он все еще видел ее идеальный профиль, чувствовал тонкий аромат ее духов. Она была в его мыслях, в его снах. Он больше чем скучал по ней – он тосковал. Она словно высосала из его жизни все краски…

Не слишком ли мелодраматично, Броган?

Если он не возьмет себя в руки, то еще, пожалуй, начнет читать «Ромео и Джульетту» и смотреть мелодрамы. Леви услышал, как за его спиной открылась дверь, и не стал оглядываться. Это могла быть либо его мать, либо одна из его надоедливых сестер, ни одну из которых он не хотел видеть. Если он не мог быть с Танной, то просто хотел побыть один.

Леви смотрел на портрет отца и не обращал внимания на маму, севшую рядом с ним плечом к плечу. Но он чувствовал на своем лице ее обеспокоенный взгляд.

– Я в порядке, мам.

– Физически, возможно, – согласилась Кэлли. – А вот твое сердце будет исцеляться целую вечность.

Да, так и есть. Его мама пытается проникнуть в его голову.

– Как скажешь, мам.

Кэлли ткнула его в бедро острым ногтем.

– Не делай из меня дуру, Леви.

Она сложила руки на груди, и краем глаза он заметил, что она смотрит на портрет его отца.

– Твой отец… Боже, он сводил меня с ума.

Леви услышал в ее голосе нотку раздражения.

– Он был ярким, смелым, энергичным. И я действительно любила его.

Леви повернулся к Кэлли, положил руку ей на колено.

– Я никогда в этом не сомневался, мам.

Кэлли кивнула.

– Но когда он умер, я также скорбела и о том, кем я могла бы стать.

– Не понимаю…

Кэлли мягко улыбнулась:

– Одна из причин, по которой мы сошлись с Мэйсоном, заключалась в том, что я не знала, кто я без твоего отца. Меня без него никогда не было. Я не знала, смогу ли быть собой без Рэя.

– А я могу быть только собой. Я не мог быть тем, кем он хотел меня видеть, – пробормотал Леви.

Глаза Кэлли были печальны.

– Он бы согласился, что самым большим его провалом был ты, Ли. Все наши ссоры всегда были из‑за тебя.

Он не знал этого, и это добавило еще один слой вины к тяжкому грузу, который он нес.

– Прости, мам.

Кэлли крепче сжала его руку.

– О нет, дело в твоем отце, а не в тебе. Ты не сделал ничего плохого.

– Я так часто злился на него. Я ненавидел, когда он тревожил тебя, ставя на кон все, что у нас было. Он уже давно мертв, но я все еще так зол, что не смог достучаться до него, что он был таким чертовски импульсивным.

– Это не единственная причина, по которой ты сердишься на него, – сказала Кэлли печально. – Ты так и не простил его за то, что он чуть не убил вас всех, когда ехал слишком быстро.

Леви уставился на нее, чувствуя, как сердце колотится в горле, а желудок скручивается в узел.

Это было воспоминание, которое он загнал глубоко‑глубоко и предпочел забыть. Он был маленьким, лет пяти‑шести. Он помнил, как гремела музыка, как широко улыбались близняшки, как отец швырял их на крутых поворотах богом забытой дороги, ускоряясь каждый раз, когда сестры кричали, чтобы он ехал быстрее. Леви умолял Рэя, чтобы он притормозил. Отец насмехался над ним, называл пугливым котенком и говорил, что у его сестер больше мужества, чем у него. Близняшки были слишком малы, чтобы оценить опасность. Потом Рэй потерял контроль над машиной, и они кружились, кружились и кружились…

Леви провел ладонями по лицу, вспоминая резкий вой тормозов, скрежет шлагбаума, сдавленные рыдания сестер и бледное лицо отца. Рэй умолял Леви ничего не говорить Кэлли, и в тот день он перестал доверять отцу.

– Он чуть не убил нас, мам. Он сказал, что я не должен тебе говорить, что это тебя ужасно расстроит. В конце концов, мы же не пострадали.

Кэлли покачала головой:

– Твой отец не мог с этим смириться и рассказал мне обо всем месяца через три. Я была так зла, мы долго не разговаривали. – Кэлли уткнулась лбом ему в плечо. – Вот почему ты всегда так заботился о близняшках и больше не доверял отцу.

В этом было зерно истины.

– Каждый раз, когда он рисковал, я подсознательно вспоминал тот летний день и ненавидел его за это, – признался Леви. – И может, я слишком остро реагировал на некоторые его поступки. Может, они были не так плохи, как я думал.

– О, большинство, – сказала Кэлли. – Риск был у него в крови. Ничто из того, что ты мог сказать или сделать, не изменило бы его.

Кэлли положила голову Леви на плечо.

– Как бы то ни было, он очень гордился тобой, Ли.

– Приятно это знать, мам.

– Но ведь не из‑за этого ты не спишь по ночам, верно?

Леви пожал плечами:

– Я скучаю по ней.

– Ты никогда и не переставал скучать по ней. Такие сердца, как твое, быстро не заживают.

Да уж, это не то, что он хотел услышать.

– Я отпустил ее, мам. Нет, я велел ей уйти.

С минуту Кэлли молчала.

– Я думаю, это мужественный шаг с твоей стороны. Потому что остаться или уйти – это ее выбор, – наконец сказала она. – Ты не можешь заставить ее любить, Леви. И ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили полностью, безоговорочно.