– Оно стоит лицом к стене.

– С недавних пор мне не нравится на себя смотреть.

И действительно, моё зеркало стоит так уже довольно давно, примерно с той ночи, когда я спал, накрывшись с головой, когда понял, что ты никогда не посмотришь на меня так, как я на тебя.

– Почему?

– Как ты, вероятно, заметила, я не самый красивый парень на планете. Не то чтобы это была такая большая проблема, но иногда это меня всё же несколько расстраивает.

Ты пожимаешь плечами.

– Не знаю. Как по мне, ты симпатичный.

Я смотрю на тебя, мысленно прося не издеваться надо мной. Но ты, кажется, говоришь серьёзно.

– Не смотри на меня так, Арго. Я не слишком хороша в утешении.

– Мне не нужно утешение.

– Но ты же вроде как жалуешься.

– Да нет же. Это ты спросила о зеркале.

– И правда, – ты хмыкаешь, – но знаешь, это всё бесполезно. Тебе нужно поменьше думать о том, что о тебе думают другие люди. Потому что, как бы ты ни выглядел, всё равно не сможешь всем нравиться. Люди всегда будут чем-то недовольны. Такова человеческая природа. Но это их проблемы. Не твои. Просто смирись с тем фактом, что ты не самый красивый, не самый умный, не самый-самый, но и чёрт с этим.

– Дело в том, что я не хочу нравиться всем… я хочу нравиться тебе.

– Может, сначала мы немного не с того начали, и порой я тебя подкалывала. Но на самом деле ты мне нравишься, – признаёшься ты просто, будто это ничего не значит.

Я качаю головой. Это не то, что я хочу услышать. Ты говоришь это таким тоном, словно признаёшься в том, что любишь мороженое.

– В таком случае не отталкивай меня.

Ты молчишь, не в силах мне что-либо пообещать.

– Флоренс…

– Я не знаю, поймёшь ли ты, но у меня огромные проблемы с доверием, – ты тяжело вздыхаешь. Признаваться даже в этом тебе невероятно трудно. – Можешь не верить, но я открывалась людям достаточно долго. Я напризнавалась. И я не знаю, смогу ли снова отрыться кому-то, потому что, когда меня предавали, было слишком больно. Чересчур. Я не хочу чувствовать это снова. Я боюсь, что если это опять случится, то я больше не переживу.

– Ты даёшь окружающим мудрые советы. Так почему себе не можешь? Никто не хочет испытывать боль. Все боятся, но такова жизнь. Счастья не бывает без боли.

Ты горько усмехаешься, по-доброму глядя на меня.

– Я надеюсь, что я правильно сейчас что-то сказал, – неловко бурчу я. Философия не мой конек.

– Когда-нибудь, возможно, я расскажу тебе чуть больше, чем остальным, – обещаешь ты, отчего у меня становится необъяснимо тепло на душе.

– Но не сегодня.

– Нет.

– Но согласиться быть моим другом ты можешь уже сейчас. Тебе всё равно нужно жить здесь почти год. Проживи его со мной. А потом, если ты так же будешь хотеть от меня избавиться, я тебя оставлю. Клянусь. Наступит весна, придёт твое письмо из Гарварда, и если ничто в тебе не дрогнет, и ты захочешь уехать и больше никогда меня не видеть – я отпущу тебя. Я не скажу тебе ни слова. Я позволю тебе оставить меня.

Говорю и сам в это не верю. Ведь я знаю, что моё сердце разорвётся от боли, если ты так просто покинешь меня.

– Соглашайся, Вёрстайл. В этом нет ничего страшного. Я просто буду твоим другом. Я хороший друг?

– Пожалуй… – непонятно соглашаешься ты.

Ты мешкаешь, потому что ты умная и знаешь, что я не хочу быть только другом.

– Хорошо, – киваешь ты осторожно, – но только другом, Сид. Слышишь? – ты грозишь мне пальцем. – Если полезешь целоваться, то я тебя ударю. И больно. Понял?

Я киваю и улыбаюсь.

– Если я это сделаю, можешь расцарапать мне глаза, – говорю я, празднуя свою первую большую победу. А в глубине душе надеюсь, что когда-нибудь ты поцелуешь меня первой.

* * *

На большой перемене мы не идём в столовую, где придётся расстаться, ведь она делится на мужской и женский залы. Мы устраиваемся прямо на полу у шкафчиков, напротив кабинета литературы.

– Как думаешь, кто будет Гамлетом? – интересуешься ты, пытаясь доесть один несчастный сэндвич.

Обычно списки вывешивают через несколько дней после прослушивания прямо на двери кабинета литературы или актового зала.

– Брэндон? – предполагаю я неуверенно. – Похоже, он во всём первый в этой жизни.

Ты усмехаешься.

– А зря ты всё-таки не пошел, – добавляешь уже серьезно.

– Ну не начинай, – умоляю я.

– Правда же. Я хочу послушать, что бы ты показал Прикли на прослушивании.

– Я и не готовился.

– Арго, ну давай. Живее! Дама ждёт, – ты усаживаешься поудобнее, сгибая ноги в коленях, и театрально задираешь подбородок так высоко, что, кажется, действительно становишься важной особой.

– Дама… – бурчу я недовольно, становясь перед тобой, будто выхожу на сцену, – я не буду слишком оригинален, – предупреждаю я и прочищаю горло.

Ты молчишь, но выжидающе смотришь на меня снизу вверх.

Я вижу, что ты не смеёшься, даже не улыбаешься, хотя ждал именно такой реакции. Напротив, ты слушаешь внимательно, внимая каждому моему слову.

Ты чуть подаёшься вперед, на секунду переводя взгляд на что-то позади меня, но потом снова возвращаешься на прежнее место.

– Арго, – зовёт Прикли, стоящий в проходе кабинета литературы и серьёзно глядящий на меня, – на минутку, – просит он, кивая мне.