Издательство Таня недолюбливала, вернее, отношение было двойственное. Однажды в ответ на ее претензии Юра принялся объяснять, что сам по себе широкий охват книжного рынка так же морально нейтрален, как для любой компании – охват любого рынка (а книжный бизнес есть бизнес, как ни крути); и потом, чтобы издать Беньямина или чью-нибудь монографию о хронотопе итальянского путешествия у русских писателей Серебряного века, или еще что-то, не приносящее дохода, нужны условно «лишние» деньги, а где их взять, как не от продаж сборника «Стихи о любви» с Фетом и Симоновым под одной обложкой. И его бывшая однокурсница, владеющая издательством, сама признается, что чувствует себя высокооплачиваемой проституткой, помогающей родному сиротскому приюту.

Таня возражала, что ведь должна быть и какая-то планка, что нельзя одной рукой издавать Беньямина, а другой – «Сто одно крылатое выражение» и «Как заставить его жениться».

«Почему? – смеялся Юра, – Ну изложи мне внятно резоны, почему нельзя печатать и то, и другое. Это что, Беньямина оскорбляет? И потом, как там… про левую руку, которая не должна знать, что делает правая?… Вот и у нас так: одной рукой милостыню подаем, другой это милосердие обеспечиваем, и руки, считай, не знают о существовании друг друга, поскольку принадлежат к разным отделам»

«Но ты-то над ними»

«Да, я координатор. Я мозг, движением обеих рук управляющий. А как, по-твоему, иначе?»

Помещение редакция занимала отнюдь не огромное, даже не весь третий этаж, так что, идя по наитию, Таня в какой-то момент увидела дверь с нужной табличкой. Она постучала, женский голос не то раздраженно, не то просто громко отозвался: «Да-да!».

Таня вошла в крохотную, не больше кабины пилота, приемную, заполняемую дамой такой же комплекции, как встреченная ею, но чуть моложе.

«Девушка, кабинет – не личное пространство; в кабинет не стучатся, а заглядывают и спрашивают: «Можно?», -сказала секретарь, подделывая терпеливость, – Вы по какому вопросу?»

«Я хотела бы видеть Юрия Павловича»

«Я понимаю, но по какому вы вопросу? Как доложить? Вы кто?»

«Я – Таня. Так доложите»

Не отводя от Тани взгляда исподлобья, будто удерживала ее от побега, секретарь нажала кнопку и с недоверием самой себе доложила: «К вам… Таня». Через несколько секунд дверь кабинета распахнулась, появился Юра, взглянул сначала на секретаршу, затем на Таню, успевшую за эти секунды подумать о том, что он может быть недоволен ее приходом. Она опустила глаза, Юра шагнул к ней и, бережно подталкивая ладонью в спину (Таня не выносила, когда дотрагиваются до спины и невольно передернула плечами), провел к себе.

«Извини», – сказала Таня, когда он закрыл за ними дверь.

«Как ты можешь извиняться, когда такой подарок мне сделала! – Юра взял ее за плечи и посмотрел так, будто они последний раз они виделись не сегодня утром, а год назад, -По понедельникам в редакции самая тоска. Я сижу, тоскую, а тут ты!»

Юрин взгляд зачем-то упал вниз.

«Почему на тебе эти треклятые шлепанцы?! Мы же купили две пары туфель! Зачем, спрашивается, мы их купили, раз ты эту рвань носишь да еще ко мне на работу так являешься?!»

«Туфли мне жмут»

«Обе пары?!»

«Не кричи – она услышит»

«Не услышит, – сказал Юра, понизив голос, – Так я жду ответа. Нет, я не хочу, чтобы ты отвечала, потому что знаю все твои оправдания наизусть…»

«Я собиралась не оправдываться, а объяснить»

«…Короче, я эту рвань выкидываю сегодня же. Почему с тобой невозможно ни о чем один раз и навсегда договориться?»

Он не заметил книгу в ее руке. Таня отстранилась, подошла к письменному столу и положила книжку на край.

«Это второй, вернее, первый мой сегодня подарок. Письма одного немецкого пастора, которого казнили нацисты; помнишь, я тебе рассказывала, он писал из тюрьмы…»

«А у меня для тебя тоже макулатурный подарочек! – Юра выдвинул ящик стола и достал тонкое издание в бумажной обложке, оформленной так, как они оформляли свою интеллектуальную серию, – «Мандельштам и Талмуд». И я сегодня имел честь через одно рукопожатие познакомиться с твоим Вадимом Давидовичем, потому что жал руку автору сего труда, а тот его знает, как облупленного: несколько монографий вместе накатали»

«Ну вот, значит, не такая уж и тоска по понедельникам», – сказала Таня.

Ее коробило это «твой»; как-то она поправила Юру, и тот оговорился: конечно, Вадим Давидович – достояние всего человечества. Ей хотелось подробностей об «авторе сего труда», и Юра явно настроился на ее любопытство, но Таня даст ему понять, что развязный тон сильно удешевляет наживку.

«Спасибо, это мне будет интересно», – Таня взяла брошюру и сделала вид, что начинает изучение труда с обложки.

«И тебе спасибо! Давно о нем слышал, теперь наконец-то прочту… Да. Я тут поговорил с завотделом продаж – тебя могут взять на испытательный срок. График нетяжелый: ходить надо будет через день…»

«Юра, разве я просила тебя с кем-то говорить? Я не хочу у вас работать»

«Да? Ну, что ж. Хозяин барин. Я, конечно, попробую устроить тебя в бывшую…»

«Умоляю, не надо обо мне хлопотать!»

Они стояли по разные стороны стола. Юра оперся кулаками о стол, выбранный по Таниному совету галстук в серебристую и лиловую полоску лизал имя пастора на обложке. Из-за горилльей позы Юрины плечи казались очень широкими.

«Знаешь, у тебя до забавности бюрократский вид, – сказала Таня, – Извини, я просто не привыкла к мужчинам при галстуке и вообще одетым так… официально. Вадим Давидович не носит галстуки, он предпочитает водолазки под пиджак»

«По-моему, любить Вадима Давидовича – немножко слишком узкая специализация»

Такие его глаза Тане нравились: птичьи, прозрачные, недобрые, а вот глазам Вадима Давидовича, наоборот, шла теплота… Таня зажмурилась, накрывая себя теплотой.

«Тебе нехорошо?», – Юра больно схватил за предплечье. «Я просто попыталась вообразить то, о чем ты сказал»

«О чем я сказал?»

«О любви к Вадиму Давидовичу как о специализации. Действительно, узковата. Так узковата, что у меня закружилась голова»

«Таня. Ты не можешь быть в положении. Это я тебе говорю»

«Ну и не надо. Ладно, хватит, отпусти меня. Не видишь, я дурака валяю?»

«Поезжай сейчас домой, – сказал Юра, – Давай одновременно начнем читать наши подарки, а вечером поделился впечатлениями. Идет?»

Он смотрел на нее уже не зло, а озабоченно и как-то убито. Таня с налету поймала точное слово: убито. Твердый, плоский, как галька, просящий взгляд.

Выйдя из подъезда редакции, она съела банан, дожидавшийся в сумке со вчерашнего дня и теперь цвета сепии; бананы заменили ей горбушки. Шел только пятый час. На