её в угол. И ей ничего не оставалось, как пристально разглядеть его. Страх был огромный, как великан, приходящий к ней в детских снах. Он то нарастал, раздуваясь, как шар, то отступал, превращаясь в мелкого смешного человечка с её глазами. Дина протягивала руку, пытаясь пощупать образ или отогнать его. Но рука проходила насквозь, покрываясь чем-то липким. Она закрывала глаза и широко их распахивала, но всё равно ничего не менялось. Она до мелочей разглядывала видение, погружаясь в отражение его глаз. Ее собственных глаз. Страх не уходил. Он молча уменьшался и увеличивался в углу её спальни.

Ночью Дина кричала во сне. Муж сказал, что она долго металась по подушке, произнося странные несуществующие слова. К утру страха в спальне не было.

Ужас, переполнявший её в предыдущие дни, отступил.

Постепенно Дина перестала бояться пристально смотреть на людей, привыкла молниеносно скидывать видение и забывать. Как-то она пришла навестить друга в онкологическую клинику. Она принесла ему огромный апельсин, и они ели его, обливаясь соком под оживающим кленом.

Уходя, Дина крепко обняла Лешу, мысленно стянув с него паутину болезни. Его тусклые глаза стали светлее.

Идя по тропинке прибольничной территории, Дина думала о расплате: чем придется платить за дар и, главное, так ли все, как ей видится?

Навстречу ей надрывной, неуклюжей походкой спешила девушка: волосы ее только начали отрастать, лицо ещё было прозрачно белым. Она уже выздоровела и завтра покинет стены больницы навсегда. У нее никогда не случится рецидива – она попадет под колёса машины на пешеходном переходе при выходе из больницы. Вот и всё. Два года лечения: боль, страдание, страх, усталая радость исцеления, и мгновенная нелепая смерть.

Дина на несколько секунд прокрутила в голове видео, как девчонка бежит по переходу… визг тормозов.

Ее одиночество в этих мыслях было невыносимым! Расскажешь ли кому-то обо всём?! Нет! Это же как шизофрения или… что там может подумать собеседник… Отпугивающая история. Притягивающая только отчаявшихся.

Себя же Дина не видела. Совсем никаких намёков на прозрачность будущего. В этом была вся абсурдность и беспомощность ситуации. Дина понимала, что могла спасти от смерти сидящего напротив пассажира трамвая и не могла даже на секунду заглянуть в собственное будущее.

Больше всего на свете ей хотелось найти наставника, кого-то, кроме молчаливого Бога, того, кто даст ответы.

Маленькая, худенькая, она задыхалась под тяжестью ответственности за каждого вокруг и полного непонимания, кто и за что дал ей силу всемогущества.

Однажды она пошла к ясновидящему. Хотелось проверить, почует ли он свою. Ей почему-то казалось, что всё будет, как в кино: она войдет, он прищурится и скажет, что давно ждал её прихода, и не возьмёт с неё денег, потому что сумма за приём была космической.

А вопрос о спасении тел и душ за деньги для нее остался нерешенным. Но ничего значительного не произошло. Деньги за прием ясновидящий взял привычным жестом.

Дине хотелось прийти домой и выспаться ровным сном, чтобы никаких знаний о жизни и о себе не осталось.

Она была готова забыть свою семью, забыть саму себя, чтобы наполниться снова. Проснуться в белой палате и поверить в то, что ей расскажут.

Около ее подъезда сидела женщина. Дина уже видела ее: очень худая, с глубокими морщинами и тремя золотыми цепями на щуплой шее.

– Тварь, – услышала Дина себе в след.

Она обернулась. Женщина чуть привстала, опираясь на перила лавочки, и не сводила с нее острых глаз.

– Тварь, – повторила она, – трусливая тварь!

Дина отшатнулась. Мир плыл, лицо женщины заполняло его. Худое, злое лицо. Хотелось убежать, скорее открыть дверь подъезда и бежать по ступенькам.

Фоном заплакал чей-то ребенок на площадке, завыла сирена «скорой»… «Трусливая тварь!!!» Женщина все еще полусидела на лавочке, но уже утратила к Дине интерес, взгляд ее обратился внутрь. Она умирала. Дина знала это давно, она уже видела эту женщину! Она видела ее!!! И ни разу не посмотрела ей в глаза!

«Трусиха! Это всего лишь жизнь!» Дина заплакала и побрела вдоль дома. «Это всего лишь жизнь, – шептала она. – Да какая разница, кто будет жив! Кто бы ни был, надо жить, пока жив… надо жить. Это жизнь, она закончится. Надо ее пожить!»

Она почувствовала, как женщина на лавочке замерла навсегда. Одинокая худая женщина, которой нужно было немного участия. Капельку участия. Не нужно было быть сверхъясновидящей, чтобы знать это. Одинокая худая женщина умирала на глазах у сотен прохожих. И все они знали это. Но никто не смог с ней поговорить. Она видела ее раньше! На автобусной остановке с нелепой сумочкой, в продуктовом на кассе, в книжном у полки с новинками… Видела женщину, которая таскала с собой обреченность. И не смотрела на нее. Отворачивалась, терпко проглатывая страх.

Нужно было поговорить… всего лишь поговорить с одинокой худой женщиной. Сказать, что ей, Дине, очень жаль. И что она бы хотела, чтобы женщина рассказала ей все, что важно. И что она, Дина, очень рада знакомству. И не показать ужаса. Посмотреть в блестящие запавшие глаза и не отвернуться.

Но теперь поздно. Женщина умерла. Никто не выслушал ее. Никто не дал ей ни капли тепла.

Дина вернулась домой глубокой ночью. Сын был у бабушки, муж на дежурстве. Только кошка мурлыкала у дверей. Дина умылась, взяла кошку на руки и уснула с включенным светом.

Утро наступило так обычно, так предсказуемо, что Дина опешила от этой простоты. От собственного спокойствия, от желания поехать на троллейбусе или испечь кексы, перебрать одежду в шкафу или вымыть холодильник. Хорошие, простые чувства окружили ее.

Это всего лишь жизнь…

Когда вечером они с мужем ложились спать, Дина шепотом спросила у него:

– Что ты думаешь о смерти?

– Я не думаю о ней, дорогая.

– Но ведь это неправда… все думают о смерти. Скажи, что думаешь ты.

Он встал и подошел к окну. Огни разливались далеко за лесом. Они выбирали эту квартиру с видом на лес. Они хотели жить высоко, но ближе к земле.

– Смерть, я думаю, не так плоха, как кажется. Мы умрем, а эти деревья, огни, окна… останутся. Очень хорошо, что смерть не меняет ничего вокруг. Если меня не станет, ты сможешь сделать по-своему в привычном тебе мире. Он поможет. Хотя, может, ты и права, что иногда стоит об этом говорить. В одиночку все не так прозрачно, даже сумрачно. Но почему ты спрашиваешь меня сейчас?

– Эта женщина, та, худая, с золотыми цепями. Она умерла.

– Она болела, это было видно.