– Включите ревун, – приказал он. – Вытащите его прямо на лед.

Шум от ломающихся льдин и схватывающегося на морозе льда был сильнее, но он надеялся, что и в этой какофонии звуков рев ревуна будет слышен за сотни метров.

– Командир сделает все, чтобы его блудные сынишки вернулись, – уверенно сказал Тяжкороб. – Я почти уверен: он догадывается, что мы решим возвратиться на лодку. Ведь сам приказал нам вернуться спустя какое-то время.

– Не обязательно. Он может думать, что мы все еще на пути к буровой.

– Ну, уж нет. Командир уверен, что мы не глупее его и встанем на его место. Он рассуждал бы следующим образом. Если рация у нас вышла из строя, прежде чем мы добрались до ледового лагеря, продолжать идти к нему было бы самоубийством. Самым разумным для нас решением оказалось бы возвращение на лодку. И на тот случай, чтобы мы не заплутали, он бы включил все прожектора на лодке.

– Ей-богу, вы правы. Ну конечно, он так и сделал. Как же иначе! – Дроздов поднялся и повернулся лицом к горе.

Таща и подсаживая друг друга, они стали карабкаться по склону торосистой гряды и вскоре забрались на ее верхушку.

Торос оказался не таким уж высоким: он возвышался меньше чем на десять метров над уровнем ледового поля. Пока они там стояли, напор ветра вдруг ослаб на какое-то мгновение, и им удалось увидеть над головой чистое небо – но совершенно случайно и всего на несколько секунд.

– Вон те торосы, выше! – крикнул Дроздов на ухо Тяжкоробу.

Тот молча кивнул. Оба думали одно и то же: они ничего не видят потому, что нечего было видеть. «Гепард» нырнул, чтобы не оказаться раздавленным сомкнувшимися льдами.

Шесть раз за последующие двадцать минут они карабкались на торосы и столько же раз спускались вниз, с каждым разом у них убывало надежды и прибавлялось горечи и отчаяния. Майор почти выбился из сил, Тяжкоробу было еще хуже, он шатался и раскачивался из стороны в сторону, словно пьяный. Дроздов знал о скрытых, порою неожиданных резервах, которые могут прийти на помощь изможденному человеку в экстремальных условиях, но понимал, что эти резервы не беспредельны. Когда же они закончатся, им останется только приткнуться к ледяной стене. А уж смерть не заставит себя ждать – старуха давно бродит в одиночестве по заснеженным равнинам.

Седьмой торос чуть не вымотал их окончательно. И забраться на него было вроде нетрудно, им то и дело попадались удобные выступы и выбоины для рук и ног, но даже такой подъем стоил непомерно больших усилий.

И тут до Дроздова наконец-то дошло: им так тяжело из-за слишком большой высоты тороса. Такого до сих пор не попадалось.

Стоя на самой вершине, они могли, держась друг за друга, чтобы их не снесло ураганом, видеть клубящийся под ногами буран. Зрелище было фантастическое: бескрайнее, бушующее, серовато-молочное море, простирающееся до самого горизонта. Весь этот вид дышал зловещей, потусторонней тайной; лишенная жизни и души пустыня казалась совершенно чуждой, заброшенной на землю с враждебной, давно уже остывшей планеты. Картина вселяла в сердца чувство ужаса.

Они до рези в глазах вглядывались в горизонт на востоке. Ничего, кроме стылой пустыни. Прошло три минуты. Дроздов почувствовал, как его кровь медленно превращается в ледяную воду.

В робкой надежде, что, может быть, они уже миновали «Гепард», обойдя его с севера или с юга, Дроздов повернулся и уставился на запад. Это было нелегко, от морозного штормового ветра на глаза мгновенно навернулись слезы, но все же было терпимо: теперь не приходилось укрываться от острых ледяных иголок. Дроздов медленно обвел глазами горизонт, сделал паузу, потом обвел еще раз.

– Посмотрите-ка туда, – он схватил Тяжкороба за локоть. – Метров триста – не больше…

Несколько секунд Тяжкороб, прищурившись, исподлобья вглядывался в указанном направлении, потом тряхнул головой.

– Ничего… А что там?

– Не знаю… Не уверен… Мне кажется, что-то светится.

С полминуты Тяжкороб разглядывал поверхность ледяного моря, прикрывая глаза ладонями. Наконец заключил:

– Бесполезно. Ничего не вижу.

Дроздов отвернулся, дал отдохнуть слезящимся от напряжения и ветра глазам, потом снова уставился на запад.

– Черт бы его побрал! – сказал он. – Не уверен, что там что-то есть. Но почему-то мне кажется, там…

– Свет? – устало, без особой надежды спросил Тяжкороб.

– Да. Вертикальный луч прожектора.

– Самообман, – почти обреченно заметил Тяжкороб. – Вам просто очень хочется его увидеть. Разве мы уже миновали «Гепард»?

– Могло быть и так. Я потерял ощущение времени и пространства.

– Вы все еще видите что-нибудь? – В голосе у старпома звучали пустота и безразличие, он явно не верил майору и даже разговаривал нехотя. – Чего только человеку не привидится, когда он этого захочет.

– Может быть, у меня тоже галлюцинации, – признался Дроздов. – Но, черт меня побери, все равно… Слышите? Вроде какой-то вой с той стороны…

– Это воет ветер, – невесело усмехнулся Тяжкороб. – Ну, ладно, Андрей Викторович, давайте двигать дальше.

– Куда?

– Откуда я знаю? – У старпома так стучали зубы, что Дроздов едва мог разобрать слова. – По-моему, это уже не имеет никакого значения…

Внезапно из середины пригрезившегося майору светящегося пятна, в какой-то четверти километра от них взвилась вверх пылающая ракета. У Дроздова даже дыхание перехватило, когда, оставляя позади искрящийся след, она унеслась в небо на высоту с полкилометра и там взорвалась, рассыпавшись ослепительно яркими красными звездочками. Ураганный ветер подхватил эти звездочки и понес на запад, и они, постепенно угасая, стали медленно опускаться на землю, оставляя небо пустым и холодным.

– Ну? Что теперь скажете? Или снова не заметили?

– Это самое прекрасное зрелище, которое я видел… – благоговейно произнес старпом. Он хлопнул майора по спине, едва не сбив его с ног. – Добрались! – заорал он во все горло. – Мы это сделали! Ты смотри, откуда и силы взялись!

И офицеры рванули к лодке. Никогда еще они не бежали с такой неутомимой яростью. Дроздов немного согрелся, но стыли ноги – унты стали затвердевать, покрываясь коркой льда.

Силуэт корабля все увеличивался. В считаные минуты они достигли его. Метров за сто стал слышен вой ревуна, время от времени подающего такие пронзительные звуки, что при приближении к нему пришлось зажать уши руками.

Возле лодки дежурила тревожная группа. Их под руки подвели к рубочной двери. В лицо ударил спертый машинный запах лодки. Дроздову он показался приятней воздуха кондиционера.

В душевой с них сняли оледеневшую одежду, уложили на лавку и принялись нещадно растирать спиртом. С послушным безразличием они делали все, что им приказывали: сгибали и вытягивали ноги, потряхивали руками, блаженно переваливались с боку на бок. Всезнающий и всемогущий Кузнецов обрабатывал их тело с такой профессиональной изощренностью, будто состоял в должности массажиста при знаменитых Сандуновских банях. От этой процедуры постепенно к Дроздову возвратилось ощущение собственного тела. Кожу саднило, мышцы ломило, бедра почему-то промерзли больше всего. Приняв горячий душ и напившись чаю, он окончательно пришел в себя.