— Я лишь хотел удостовериться, что с вами ничего не случится. — Прозвучало правдоподобно. Почти убедительно. — Ничего страшного, впрочем, не случилось. Пострадал только Ивэнс, но у него все скоро пройдет. Однако гордость его вы уязвили. Думаю, будет лучше, если он не узнает, что это были вы.

— Пожалуй, что не стоит.

— Я также думаю, что было несправедливо забирать его кошелек.

— Я не брал его кошелек.

— Как скажете. Ивэнс поправится через неделю. Вас это устраивает или потребуется замена? Время позволяет?

— Позволяет.

— Хорошо. Тогда, если Петер пришел, вам стоит познакомить их с планом.

— Вот что еще. — Эмбер протянул руку, как будто собирался схватить немца за рукав. — То время, что мы будем там, главным должен быть я.

— Примерно так и будет.

«Не самое убедительное обещание», — подумал Эмбер.

Петером звали второго немца, того, что почище. Когда они спустились, он уже сидел в комнате, но где был и чем занимался, никто объяснить не потрудился. Появился в компании и новичок — парнишка лет семнадцати, высокий, неуклюжий, с густыми волосами, такими засаленными, что жира с них хватило бы, чтобы поджарить тост.

— Говорить буду только с теми, кто пойдет на дело, — заявил Эмбер, упершись взглядом в стену между Шлайфштайном и Францем.

Уэллборна и парнишку удалили из комнаты, и Эмбер приступил к изложению плана. Все произойдет через неделю. Заходов будет два. Относительно местонахождения магазина он не сказал ничего, но подробно остановился на деталях: как предстоит войти, какую работу проделать, кто чем займется. Франц задал несколько вопросов, но Эмбер ответил только на те, которые не касались главного.

К тому времени, когда он собрался уходить, отношение к нему заметно смягчилось, хотя Франц по-прежнему оставался настороже.

В коридоре Эмбер коротко поговорил с Шлайфштайном.

— Держите их всех под рукой, — сказал он, прекрасно понимая, что теперь сам держит их всех в руке. — Ждать не больше трех недель. Я приду в понедельник или вторник, дня за три до дела. И вот что, босс, не посылайте никого за мной. Я и сам доберусь.

Бен Таффнел занимал привычное место на другой стороне улицы, и на него уже никто не обращал внимания. Ярдов через двести, уже на другой стороне, выпрашивал милостыню Чучело Сим. Эмберу показалось, что язв и струпьев у него стало даже больше. Выглядели они вполне натурально, и добрые люди Эдмонтона с готовностью бросали в протянутую руку мелкую монету — ради успокоения совести.

Для начала, чтобы юная итальянка не смущалась и побыстрее обвыклась, Мориарти продемонстрировал ей сложный трюк с четырьмя тузами. Два черных туза кладутся в середину колоды, два красных — сверху и снизу. Потом колода переворачивается, и изумленный зритель видит, что два черных оказались сверху и снизу, а два красных — в середине. На гостью фокус произвел сильное впечатление.

Девушку звали Карлоттой, и ее талию можно было легко обхватить одной рукой. Волосы черные, как вороново крыло, кожа смуглая, почти как у негритянки. Последнее обстоятельство особенно заинтриговало Профессора. Вдобавок у нее были изящные лодыжки, а платье скрывало тело, при малейшем движении которого кровь в венах Мориарти начинала закипать.

Сэл отвела итальянку наверх, предупредив, что ей следует хорошо себя вести, и что бояться Профессора не нужно.

Остановившись в дверях, Сэл подмигнула Мориарти и прошептала:

— Сладкий горшочек под кустиком, а? Поговорим потом, Джеймс. Надеюсь, она то, что надо.

Профессор заверил ее, что Карлотта, похоже, идеально подойдет для разработанного им плана. Потом он поговорил с девушкой, сыграл ей Шопена и показал карточный фокус с четырьмя тузами.

Ей было лет девятнадцать или двадцать. Спокойная, уравновешенная, ни намека на буйный темперамент, ассоциирующийся обычно с южными женщинами. Бриджет Спир подала холодные закуски: ветчину, язык и мясной пирог от мистера Беллами. На столе появились также две бутылки «Моэ и Шандон Брют Империаль» 1884 года, одну из которых парочка осушила еще до того, как они отправились в постель, где Карлотта явила себя настоящей тигрицей.

— Миссис Ходжес сказала, — заметил Мориарти во время восстановительной паузы, — что ты никогда не бывала в своей родной Италии.

Карлотта надула губки.

— Нет, ни разу. Родители возвращаться туда не желали, а у меня не было ни денег, ни времени. А почему вы спрашиваете?

Она вытаращилась на него с откровенным вожделением, и он подумал, что при соответствующей небольшой шлифовке и правильной подаче — пока что Карлотта одевалась слишком ярко и безвкусно — смуглолицая итальяночка вполне может сойти за какую-нибудь графиню.

— Я подумываю о том, чтобы совершить весной небольшое путешествие в Италию. Рим — чудесный город в это время года.

— Какой вы счастливчик. — Она склонилась над ним, проделала пару манипуляций, на которые способны лишь женщины ее профессии, и кокетливо добавила: — Вам во всем везет.

— Полагаю, ты могла бы составить мне компанию. Если, конечно, пожелаешь.

В ответ на это обещание Карлотта выдала серию итальянских междометий, прозвучавших сладкой смесью восхищения и удовольствия.

— Ты ни в чем не будешь нуждаться. Получишь новые наряды. Все, что захочешь.

Он улыбнулся ей с подушки и, словно доверяя большой секрет, понизил голос:

— А еще рубиновое ожерелье, которое украсит твою прелестную шейку.

— Ожерелье? С настоящими рубинами?

— Разумеется.

Ее ловкие пальчики исполнили несколько трюков, о существовании которых девушке ее нежного возраста не подобало бы даже знать.

— А можно личную горничную? — прошептала она ему на ухо.

Энгус Кроу давно взял за правило время от времени навещать отставного взломщика после наступления темноты. Они не устанавливали никакого графика, но встречи эти проходили довольно регулярно, по сигналу, подавал который старик. Если он был в доме один, занавески на окнах в гостиной сдвигались сразу после заката (летом окно оставалось закрытым). Если же в доме находился посторонний, старик оставлял заметный просвет.

Кроу подозревал, что этим же способом Том Болтон подает знак и другим, потому что каждый раз заставал старика выходящим из гостиной. Потом они перебирались в кухню, где и разговаривали.

В этот вечер Кроу даже обрадовался тому, что у него есть законный повод ускользнуть из дома. Каждый день приносил свидетельства того, что Сильвия теряет связь с реальностью. Проклятая служанка, Лотти, постоянно находилась в доме и неизменно крутилась у него под ногами. К тому же Сильвия неустанно что-то придумывала, изобретала предлоги для все новых развлечений. Очередной манией стали званые обеды. Бедняга инспектор утешался лишь тем, что друзья, побывав у них однажды, больше уже не придут. По крайней мере, пока на кухне всем заправляет Лотти.