Поворачивается, будто снимает круговую панораму. Или на самом деле решил запечатлеть дымящийся остов мобиля, окна домов с выбитыми стеклами, стены, покрытые следами от пуль и пробоинами.

На лице Аристарха странное выражение – потрясение? восторг?

Женщина шевельнулась, Аристарх опускает объектив, наклоняется к самому лицу женщины, словно хочет заглянуть в ее глаза. Мальчишка что-то говорит – Стас не слышит, что именно, но видит, как шевелятся его губы. И как шевелятся губы женщины.

Она поднимает руку с растопыренными пальцами. С них стекает кровь, мальчишка чуть отстраняется, потом, продолжая снимать левой рукой, правой нашаривает сбоку от себя обломок стены. Бетон или кирпич, Стас не разобрал.

Женщина что-то говорит, мальчишка снимает, пальцы его правой руки обхватывают камень. Взмах, удар… Камень скользит по лицу женщины, раздирая кожу на виске. Мальчишка, не прекращая съемки, бьет снова и снова. Все сильнее и сильнее, не отрываясь от камеры и не отводя объектива…

Там, в вагоне, Стас вскочил и выбежал в коридор, сжимая виски ладонями.

Здесь, в номере, он только протяжно застонал. Он видел сцену убийства почти так же ясно, как тогда. Кровь, пыль, отблеск света на объективе… Женщина замирает, камень еще несколько раз бьет ее в лицо, затем выпадает из руки Аристарха.

Мальчишка встает, оглядывается. Кажется, он видит Стаса. Точно, видит. Улыбается и подмигивает ему.

Там, в «суперсобаке», Стас бил себя кулаками в виски, бил, пока снова не увидел реальность – коридор вагона, удивленные лица Инги, Василия и Аристарха.

Инга подошла к Стасу, что-то спросила. Протянула руку к его плечу, но Стас шарахнулся в сторону и попятился.

– Я же говорил – он чокнутый! – крикнул Василий. – Отпустите цыгана!

– Заткнись, – приказал Стас и вернулся на свое место. – Все в порядке.

– Все в порядке! – выкрикнул Стас в лиловый полумрак комнаты. – Все в порядке.

– Выпей, – сказала Сандра и, приподняв голову Стаса, поднесла к его губам пластиковую чашку. – Что они с тобой сделали?

Стас глотнул обжигающее пойло. Огонь потек по пищеводу в желудок. Потом стал растекаться по всему телу.

– Все нормально, – повторил он. – Все нормально.

У всех троих были одинаковые глаза – стеклянные, неподвижные, словно припорошенные пылью. Цвет глаз тут значения не имел, цвет глаз был почти неопределим – зрачки расширены так, что радужки не разглядеть, так, узкие ободки вокруг черных кругов.

Пальцы всех троих шевелились, скребли по асфальту, словно руки вдруг стали жить отдельно от всего тела и пытались отползти подальше от переливающихся огней патрульного мобиля.

– Не повезло раклам, – патрульный без сплюнул, плевок ударился об землю возле ноги девчонки. – Кто-то им всучил хреновый «сон».

Обитатели квартала особого внимания на умирающих не обращали – сами виноваты, нужно было не вестись на дешевку у постороннего пушера, а покупать у своего, проверенного. Что с того, что дерет он втридорога? Зато есть гарантия.

– У кого они отраву купили? – спросил Шрайер у патрульного.

Патрульный снова сплюнул – похоже, сам он тоже успел какую-то химию принять, но на такую ерунду уже давно внимания не обращали. Парням приходится возиться с самыми отбросами, каждый день рисковать своей шкурой, так что без химии либо без выпивки обойтись никак не получалось.

Особенно в такую жару.

– А кто его знает, у кого? – лениво процедил без, обводя лучом фонарика вокруг себя. – Думаешь, кто-то скажет? Подохнут – и ладно…

Парень дернулся и застонал. Нога, обутая в рваный «бегунок», дернулась и прочертила полосу в пыли.

– Или не подохнут… – сказал второй патрульный, присевший на корточки и ощупывающий карманы пострадавших. – Имеем нож у парня, ключ… денег почти нет, мелочь…

– Эй, – раздался их темноты хриплый голос. – Это я их нашел…

Патрульный осветил сидящего на корточках возле стены «урода». В любое другое время бродяга держался бы от патрульных подальше, но сейчас чувствовал себя в своем праве – это он нашел «обознавшихся», он вызвал безов и по всем уличным обычаям имел право на имущество того из троицы, кто умрет. На все имущество, включая даже «балалайки».

– Не шуми, все тебе достанется… – успокоил «урода» без.

Патрульный ощупал затылок того парня, что лежал справа, присвистнул, ощупал затылки девушки и третьего.

– Ни хрена себе… – протянул без. – Три «балалайки»…

– Это я их нашел, – повторил «урод». – Я… Мои шмотки. И начинка из башки – тоже моя…

– А не надорвешься? – чуть понизив голос, поинтересовался старший патруля и подошел к «уроду». – С тремя «балалайками» в кармане ты и до соседнего квартала не дойдешь…

– Мое дело, – прохрипел «урод». – Я нашел, я придумаю, куда деть…

– Все, – сказал патрульный, сидевший на корточках, и отряхнул руки. – И третий подох.

«Урод» с кряхтением встал, звонко щелкнули суставы в коленях.

Шрайер вернулся в мобиль.

– И что дальше? – поинтересовался Стас.

Шрайер тронул мобиль с места, всполохи огней патрульной машины исчезли за углом.

– Так что дальше? – повторил вопрос Стас.

Он два года прожил в этом городе, но только сейчас сообразил, что ни черта не знает ни о его обитателях, ни о его законах и правилах. Об уличных правилах и законах.

Что-то он, конечно, слышал и в Гуляй-городе, но в подробности не вникал, ему это было неинтересно. Его это коснуться не могло, понятное дело. Он ведь никого не трогал, никуда не лез. И к нему тоже не лезли.

До последнего времени.

– Вариантов у «урода» два, – сказал Шрайер. – Первый – он вынимает «балалайки», очищает карманы «обознавшихся», потом идет к старьевщику. Но скорее всего живым он до него не доберется. За «балалайки» его подрежут сразу за углом. Это на первый взгляд тут пусто, а на самом деле – десятки глаз и ушей.

– Второй вариант?

– Второй вариант… – Шрайер выругался, мобиль вильнул в сторону, чудом не зацепив стоявшего на дороге старика. – Нажрался, ни черта не соображает… Да, второй вариант… «Урод» все-таки поделится с патрульными, отдаст одну «балалайку», они его проводят к старьевщику и даже, возможно, покараулят, пока тот будет менять свои сокровища на пару литров «шакаловки». Старьевщик наживется, патрульные заработают небольшую прибавку к своему жалованью, «урод», не исключено, к утру подохнет, приняв всю заработанную выпивку за один раз… Но самое важное – местные раклы перестанут покупать наркоту у пришлых пушеров. Вернутся, так сказать, в лоно своего кормильца… На месяц-другой, а потом снова станут искать, где подешевле. Памяти и осторожности у них на дольше не хватит…