Я посмотрел на Лизу:

– Я тебя понял.

Она внимательно посмотрела мне в глаза и медленно кивнула:

– Не вздумай с ней шутки шутить. Сделаешь ей больно – пожалеешь, клянусь.

Я промолчал и проводил ее взглядом, а она поспешила к Анне. Я немного подождал в углу, допивая пиво и стараясь не смотреть в ту сторону, где стояла она.

Мне вдруг захотелось тайком удрать из клуба и уйти домой. Я понимал, что именно так и следует поступить.

Вскоре после полуночи Анна проскользнула мимо и украдкой взяла меня за руку:

– Может, сбежим отсюда?

Я посмотрел на нее и кивнул.

Мы встретились на улице. Я курил у дороги, а она остановилась в нескольких футах от меня, надела джинсовую ветровку и скрестила руки на груди.

– И куда пойдем? – спросил я.

Она посмотрела на холм, в сторону города.

– Честно говоря, я проголодалась.

И мы зашагали в сторону городских огней. Когда мы отошли на порядочное расстояние от клуба, Анна приблизилась ко мне и взяла меня под руку. Никто из нас не проронил ни слова.

У самой вершины холма она отвела меня в переулок за какими-то викторианскими домами. Это был узкий уединенный тупик вдали от людей и проезжей части. Воняло мочой.

Анна прижала меня к стене и поцеловала.

– Так когда он вернется? – Сам не знаю, зачем я спросил. Знать ответ мне вовсе не хотелось.

Она замерла:

– Разве это важно?

– Разве нет?

– Я первая спросила.

– Почему ты сейчас со мной?

Она вздохнула – резко, судорожно – и опустила голову, легонько упершись лбом мне в грудь.

– Сама не знаю. Ты для меня как наркотик. Как запретная доза.

– Что мы тут делаем? – спросил я, гладя ее по волосам. Она подняла взгляд, выискивая что-то на моем лице. – Мы вообще в своем уме?

– Я, наверное, выйду за него замуж, – сказала она, не сводя глаз с моих губ. – Ты вряд ли поймешь, я знаю. Но, возможно, именно так я и поступлю.

Она сильнее прижалась ко мне, а ее губы коснулись моих – в тот миг я понимал, что играю с огнем, но порой нам хочется обжечься. Анна забралась руками под мою рубашку и коснулась кожи. В моих венах тут же запульсировало неведомое электричество.

– Надо тебя отпустить, – сказала она, но не отстранилась, а я скользнул языком к ней в рот и заглушил эти слова.

* * *

С тех пор как я рассказал Анне о маме, она изменилась.

Что именно в ней изменилось, трудно сказать, да и не то чтобы это бросалось в глаза. Мы по-прежнему подначивали друг дружку, спорили, лихорадочно мирились, но теперь она смотрела на меня по-новому. Я не раз замечал, как она искоса наблюдает за мной, пока мы стоим в пробке или смотрим телевизор. Теперь она нежно гладила меня по затылку, прерывала поцелуй, чтобы коснуться губами кончика моего носа, заставляла доесть остатки какого-нибудь угощения, которое мы делили пополам. Казалось, то неведомое чувство, что удерживало нас вместе, сменило форму, смягчилось. Почти неуловимо, но существенно.

Она была первой девушкой, которой я все рассказал. И отчасти я жалел об этом. Я знал, что делать, когда кто-то вот-вот заплачет, – погладить по спине, сказать что-нибудь утешительное, предложить чаю – все это мне делать уже случалось. Но сам я в жалости не нуждался, особенно с ее стороны.

Она стала обнимать меня дольше, чем раньше. Обычно она отстранялась первой, но теперь не спешила. Теперь первым отступал я.

Однажды, когда мы лежали у меня в постели, она попросила меня снять футболку и повернуться на живот, и начала ласково гладить меня по спине, не прервавшись и тогда, когда я открыл глаза и обнаружил, что прошел уже целый час.

– Словами не передать, какое это блаженство, – сказал я. – Но если устала, давай закончим.

– Закрой глаза.

Спорить я не стал. Попросту не смог.

– Я где-то прочла, что прикосновения могут склеить разбитое сердце, – проговорила Анна. – Надеюсь, это правда.

Я не стал уточнять, чье сердце она имеет в виду.

Сентябрь 1991

Местечко называется Maison de la Cascade[6], и по пути из Кале мы – мама, Стелла, Сэл и я – все упражняемся в произношении этого названия, старательно изображая французский акцент. Папа ведет машину и почти все время молчит, но временами включает радио в поисках трансатлантической спортивной волны. Для нас это – своего рода кодовый сигнал: «А ну замолчите!», и мы тут же погружаемся в себя и принимаемся разглядывать сельские пейзажи, проносящиеся за окном. Всякий раз, стоит мне только увидеть вдалеке шато, я толкаю Сэла, и он не остается в долгу. Перед поездкой мама втайне выдала нам по банке чипсов «Принглз», чтобы ехать было веселее, и мы рассасываем каждый ломтик во рту, прижав его к нёбу, чтобы водитель не услышал хруста. А вот отпечатки жирных пальцев на кожаных сиденьях – проблема посерьезнее, даже учитывая, что обивка не новая и вот уже десять лет впитывает своими трещинами газы, которые пускают в них разные задницы.

На дорогах в основном свободно: дело идет к концу лета, и все уже вернулись к началу учебного года. В начале семестра отпускные туры самые дешевые. Поэтому нам с Сэлом почти не доводилось самим выбирать себе место в классе, но тут без вариантов: либо едем сейчас, либо не едем вовсе.

До дома мы добираемся только к обеду. Он стоит на отшибе, в узком переулке, в стороне от главной деревенской улицы. К нему ведет широкая подъездная дорога, выложенная неровными камнями, окна украшены ярко-красными ставнями, на солнце алеют терракотовые горшочки с красными цветами. «Герани, мои любимые», – говорит мама.

Она достает из мини-холодильника, хранящегося в багажнике, банку пива, открывает и протягивает папе, он молча берет ее и заходит в дом – видимо, в поисках ближайшего дивана. Стелла с мамой начинают разгружать машину, а мы с Сэлом бежим поскорее исследовать местность.

Справа от гаража начинается каменная лестница, змеящаяся между фиговыми деревьями. Мы бежим по ней вниз со всей резвостью детей, проведших несколько часов в тесной машине, – и с каждым шагом журчание воды, которое мы уловили еще наверху, становится все громче и отчетливее, а когда мы соскакиваем с последней ступеньки, звук превращается в оглушительное крещендо водопада, падающего в пруд. Maison de la Cascade.

Мы замираем и, разинув рты, смотрим на открывшиеся красоты. Мне, одиннадцатилетнему мальчишке, едва ли тогда могла прийти в голову мысль: «До