– Твои родители любили друг друга. Те, которые воспитали тебя, Адам. Они твои настоящие родители.

Он поднял взгляд, и в его глазах мелькнул страх.

– О господи. Они знали, ведь так? Должны были знать.

– Неважно…

– Черта с два неважно. – Страх превратился в ярость. – Все годы, все это время, они знали. Когда я стал проблемой, они, должно быть, заволновались, посчитали, что совершили ошибку, усыновили не того ребенка.

– Прекрати! Они тебя любили. Не унижай воспоминаний о них подобным образом.

– А что же мне следует предпринять? Сделать вид, что я не знаю о том, что мой отец изнасиловал мою мать? Притвориться, что я не хочу встречаться с Синди, поскольку она отказывается видеться со мной? Предполагается, что я буду продолжать жить и чувствовать себя нормально?

Сара не могла избавиться от чувства стыда.

Мир Адама только что рухнул. Все, что было для него дорогого, у него украли, а у нее нет слов утешения. Внезапно одной любви стало недостаточно.

– Мне так жаль. Мне так хотелось бы избавить тебя от этой боли.

– Но ты не сумеешь. И никто этого не может.

«Синди Янгвулф могла бы», – осенило вдруг Сару. Эта женщина могла бы встретиться со своим сыном. Она могла бы посмотреть в эти глаза и помочь Адаму снова почувствовать себя человеком. Но как это устроить? Мать Адама не хочет иметь с ним ничего общего.

Он с усилием встал на ноги, и Сара увидела, что у него кружится голова. Пошатнувшись, Адам прислонился к стене, но потом снова выпрямился.

– Надо прибрать все здесь, – сказал он. – И надо сказать кому-нибудь, чтобы починили зеркало.

– Я помогу. – Сара потянулась за урной для мусора и начала складывать туда осколки стекла. На столике засохла кровь Адама, и глаза Сары снова увлажнились. – Что ты собираешься делать со сво ей рукой?

Адам пожал плечами.

– Тебе следует показаться врачу. – Сара намочили губку и вытерла стол. – Ты сделаешь это, Адам? Сходишь к врачу?

– Думаю, да. – Адам повернулся и взглянул на нее. – Спасибо, милая Сара, но тебе пора уходить… Тебе не следует здесь оставаться.

(«Милая Сара». Это обращение пронзило ее стрелой, и боль за Адама стала еще сильнее.

– Поехали лучше в дом моего отца. Там спокойнее. – И вполне вероятно, что пребывание на природе поможет ему исцелиться. – У соседа папы есть дети. Мальчик и девочка. Они наполовину индейцы, как ты.

– Я теперь наполовину никто. – Он осторожно прикоснулся к щеке Сары перевязанной ладонью. – Но ты… ты такая красивая. Твоя кровь так чиста.

– Моя кровь не отличается от твоей.

– Она чиста, – повторил Адам. – Чистая кровь чироки. А я то, что общество называет полукровкой. Я не принадлежу ни одной стороне. – Адам устало уронил руку. – Отправляйся домой. Возвращайся к отцу, а я пойду к доктору. Я больше не собираюсь причинять себе вред.

Адам вернулся от врача, его рука была зашита и перевязана. Он взял напрокат машину, чтобы уехать как можно дальше от Сары. Ему нужно было побыть одному, разобраться со своими чувствами по-своему. У него не могло быть с Сарой ничего общего, даже такой простой вещи, как автомобиль, взятый напрокат.

Адам вошел в вестибюль мотеля, собираясь покончить со всем этим как можно быстрее. Он был не в настроении: ему не хотелось болтать с незнакомцами, надевать на лицо улыбку или обмениваться небрежными приветствиями.

В вестибюле было довольно шумно и оживленно. Клерк обслуживал пожилого мужчину, а молодая пара в окружении тройки деятельных ребятишек разбирала проспекты и составляла планы на день.

– Как дела? – весело спросил клерк, узнав Адама.

– Я разбил зеркало в моем номере, – произнес Адам, держась честно и просто. – Приношу свои извинения и всеми силами желаю исправить положение. – Клерк смерил Адама любопытным взглядом, и Адам осознал свою ошибку. Ему не следовало являться сюда вот таким – насупленным, мрачным, когда весь вид его, казалось, говорил: не подходи близко. Ему надо было просто позвонить, разобраться со всем по телефону.

– Все в порядке? – спросил клерк.

– Да. Простая случайность. Моя кредитка в вашем распоряжении.

– А с дамой, что была с вами, тоже все в порядке?

Адам был потрясен. Клерк, верно, подумал, что он причинил Саре вред? Он что, казался человеком, способным на подобное? Способным оскорбить женщину? Человеком, который похож на того ублюдка, который зачал его самого?

– С ней все отлично.

– Надеюсь, что она не порезалась. Я заметил вашу повязку, когда вы вошли.

Адам осознал, что неправильно понял заботу клерка о Саре. Неужели он будет так на все реагировать всю оставшуюся жизнь? Станет параноиком с чувством вины за грех своего отца?

– Еще раз извините.

– Не стоит. – Клерк расслабился. – Почему бы вам не переехать в другой номер, пока мы не приведем в порядок этот?

– Спасибо.

Через пять минут, когда Адам вышел из вестибюля, ему явно не хватало воздуха. Он вернулся в старый номер и упаковал свои вещи вместе с теми, которые оставила ему Сара. Когда Адам вошел в новый номер, то опять запаниковал. И что ему тут делать? Тупо смотреть в экран телевизора? Мерить шагами комнату, точно он животное в клетке? Стараться побороть страх? Паранойю?

Проклятье. Стены смыкались вокруг него. Ему надо было поехать куда-нибудь. Надо было…

Следующая мысль была подобна удару кулаком. Выпить. Ему надо выпить.

«Нет, – сказал себе Адам, направляясь к машине. – Нет. Я чист, когда трезв». Он поддерживает целостность своей личности, врачуя свой разум, уважая свой организм.

Адам вытащил из кармана ключ и провел большим пальцем по зазубренной бородке. Его приемные родители умерли, его отец оказался чудовищем, а его мать даже видеть его не может. И насколько же все это сохраняет целостность его личности?

Адам открыл дверцу, сел за руль. «А еще есть Сара, – успокаивал он себя. – Милая, милая Сара». Она была права с самого начала. Им не следовало сходиться, заниматься любовью, обманывать себя, убеждать друг друга в том, что все будет в порядке. Она была слишком хороша для него, слишком чиста. И если бы они остались вместе, он бы в конце концов только загубил ее жизнь. Словно одержимый человек, чьей душой завладевает старый знакомый демон, Адам вырулил со стоянки и поехал по шоссе.

Он купит бутылку виски и вернется в свой номер, и, когда все будет кончено, когда янтарная жидкость согреет его внутренности и его кошмар окутается туманной серой дымкой, одиннадцать лет трезвости не будут ничего значить.

Тем вечером Сара сидела на крыльце отцовского дома, наблюдая за закатом. Небо было окрашено в дымчато-лиловые цвета, исчерчено алыми полосами и тающими лентами лазури. Оно напомнило Саре об огне, о пламени, полыхающем в небесах. И в ее сердце. Если бы только она могла помочь Адаму исправить положение вещей. Она часами пыталась связаться с ним, оставляя послания в мотеле. Служащий ответил ей, что Адам переселился в другой номер, и при этой новости Саре полегчало. По крайней мере он не будет смотреть на остатки того раз-брггого зеркала. Может, ей следует поехать туда? Или это расстроит Адама еще больше? Он, похоже, решил не подпускать ее близко к себе, разобраться с бедой в одиночку. Сара подозревала, что он сейчас сидит один в темноте и отказывается подходить к телефону. Из дома вышел Уильям и поставил на стол рядом с Сарой тарелку.