бросив своего начальника русского генерала, русский древний Киев, русских моих родных малороссов на разрушение и гибель, а послушался предателя чешского президента Масарика. Этот корниловский полк по приказанию генерала Корнилова был оставлен в Ростове и усиленно снабжался и пополнялся людьми. И все это верховными и просто главнокомандующими для чего-то держалось в тылу, а мы на фронте редели и редели, каждый день отправляя десятки раненых.

Стыдно и больно вспоминать, что творилось в тылу, и это «верховные» видели, знали и допускали, подкреплений не присылали. С кровавыми боями, чтобы не быть окруженным все прибывающими новыми красными силами, я начал бесконечный отход с боями на Ростов, а там еще продолжали плясать. Так с беспрерывными боями я понемногу отошел от самого Ростова. На смену мне были высланы казачьи добровольческие части, сформированные из бежавших из станицы Глиновской казаков, а я, по приказанию генерала Деникина, вернулся в прежнее помещение полка. 150–200 раненых и убитых – цена геройского сопротивления моего полка красному потоку, движущемуся на Ростов. Этим сопротивлением, задерживая противника, полк дал возможность новорожденной Добровольческой армии сформироваться и несколько устроиться. Умирая, мы помогали формируемым частям усиливаться, устраиваться и приготовляться, а сами были совершенно при этом забыты; от нас только требовали, но ничего не давали. А если бы мне бросили в помощь все ячейки, корниловский полк и всех, кто зря болтался при штабах, то не пришлось бы «вождям» удирать в 1-й Кубанский поход. Ни один «верховный» главнокомандующий, ни один просто командующий «армией» из 2000 в тылу и 200 человек моего Георгиевского полка на фронте, не приехал ко мне, чтобы выяснить обстановку и помочь мне.

Постепенно умирая, к 6/11 1918 года мы отступили до самого Ростова.

Сколько доблести, сколько жертвенности и подвигов было проявлено 1-м Георгиевским полком. Больше 150 убитых и раненых. А в это время в тылу формировались, хорошо кушали, пили вино, флиртовали, дебоширили и плясали, а мы ели картошку и фасоль, и то лишь на мои деньги. Все это знали «верховные», но не знали одного – фронта, где умирают.

У меня сохранилось подлинное циркулярное письмо генерала Алексеева от 18 января 1918 года № 7, которое привожу ниже:

«Генерал Алексеев

18 января 1918 года

№ 7

Ростов-на-Дону Циркулярно

Командирам: Особого Юнкерского батальона и артиллерийского дивизиона; полковнику Кутепову.

По почину супруги начальника Ростовского гарнизона Веры Николаевны Чернояровой и сочувствующих делу лиц, в Ростове собрано 28 414 руб. 35 коп. на устройство елки участникам боев в ноябре – декабре 1917 г. и январе 1918 г. по соглашению с жертвователями суммы эти распределены мною так:

1. 14 207 руб. 17 коп. офицерам и юнкерам Особого Юнкерского батальона и артиллерийского дивизиона, участвовавшим в боях под Нахичеванью и Ростовом с 26 ноября по 3 декабря 1917 года.

2. 14 207 руб. 13 коп. тем частям Добровольческой армии, участвовавшим в боях 13–17 января 1918 г. между ст. Неклиновка – Матвеев-Курган. Не зная перечня всех частей, принимавших участие в этих боях, причитающую сумму передать полковнику Кутепову.

Предписываю в каждой группе составить комиссию из участников всех частей по назначению начальствующих лиц.

Комиссии должны разработать вопрос, как желательно использовать полученные деньги. Краткий отчет в использовании должен быть представлен мне для ознакомления жертвователей.

Генерал от инфантерии

Алексеев.

Для сведения командиру

1-го Георгиевского полка».

Коснусь неправильностей, допущенных в циркулярном письме № 7, свидетельствующих о полном незнании генералом Алексеевым, какие части существовали, где они сражались, и кем и когда формировались.

Всякий начальник, принявший командование, должен знать все свои части, объявив приказом о своем вступлении в командование. Генерал Алексеев никакого приказа о вступлении в командование «армией» не издал, что подтверждает в «Очерках русской смуты» ген. Деникин.

Генерал Алексеев в циркулярном письме пишет об участии особого юнкерского батальона и артиллерийского дивизиона в боях под Нахичеванью, Ростовом и с 13–17 января 1918 г. между станцией Неклиновка и Матвеев-Курган.

Все это неправда!

1. 21 ноября 1917 года под Нахичеванью никакого особого юнкерского батальона не было и он еще не существовал, а генерал Алексеев тихонько сидел в вагоне на вокзале в тупике. Восстание в Нахичевани прикончил я со своей ротой и, вернувшись, доложил об этом генералу Алексееву в его вагоне.

2. Никакого артиллерийского дивизиона не было, а было всего два орудия, захваченных мною в Лежанке, и два моих артиллериста, капитан Падчин и капитан Завальевский, под Нахичеванью орудия не участвовали, а генерал Алексеев эти два орудия громко и грозно называет дивизионом.

3. 30 ноября 1917 г. я с 1-м Георгиевским полком, 300 человек, прибыл в Кизетеринку и поступил в распоряжение донского атамана генерала Каледина, у которого было несколько конных сотен и батарея. Никаких других отрядов не было, ни «особых юнкерских», ни «двухпушечных дивизионов». Ростов быстро был занят генералом Калединым, которому я помогал пешей атакой.

4. Бои, от станции Неклиновки по станцию Матвеев-Курган включительно и при отходе вел один только я с тремя ротами 1-го Георгиевского полка, да в тылу было у полковника Кутепова 18 гвардейских офицеров.

Из изложенного видно, что «вожди» никого не вели и ничего не знали. Распоряжение о выделении в комиссию, для разработки вопроса о деньгах, непременно участников боев, то есть ослабить сражающуюся часть, было совершенно неразумно, и я распоряжения генерала Алексеева отказался выполнить и никакой комиссии не послал, чтобы не ослаблять свой и так малочисленный полк, а ограничился, для этой цели, назначением оставленного в Ростове полковника Индейкина. В результате, вероятно в виде наказания, никаких денег ни от кого я не получил. Предполагаю, что причитающиеся только нам двум, мне и Кутепову, деньги пошли на устройство штабных пирушек или разным «особым» батальонам и полкам – из 3-х человек, в боях не участвовавшим.

Среди всеобщего помрачения глухо прозвучал выстрел атамана генерала Каледина, но не всколыхнул он казачество, прострелив честное офицерское сердце, он не разбудил обросшее шерстью сердце народа.

Не дав полку передохнуть и, конечно, не кормив его, 9 февраля 1918 г. нас вновь послали в самый тяжелый бой под Гниловской станицей.

Глава XV

Иуда, осознав свое преступление, пошел и удавился на осине, а генералы Алексеев, Деникин и Корнилов так и не осознали своих преступлений.

1-й КУБАНСКІЙ ПОХОД

В 8 часов вечера 9 февраля 1918 года «армия» выступила из Ростова в общем составе, со всеми адъютантами и прочими ненужными чинами, не больше двух с половиной тысяч человек, в том же числе было не больше 30, (а не 160, как указано в журнале «Часовой») женщин и