—Ничего не понимаю... Он жил у меня в доме. Если бы он был наркоманом, я бы сразу поняла!

Джонас вздохнул. Интересно, сознает ли Лиз, насколько она невинна? До этой минуты он даже не понимал, насколько сам свыкся с темными сторонами человеческой натуры.

—Может быть, поняла, а может, и нет. Джерри этой дрянью не увлекался. По крайней мере, сам не употреблял.

Лиз медленно села на стул.

Хочешь сказать, он ими торговал?!

Торговал наркотиками? — Джонас едва не улыбнулся. — Нет, для него такое занятие было недостаточно захватывающим. — В самом углу ячейки он заметил черную записную книжку. Он взял ее и начал листать. — А вот провозил контрабандой — наверняка. Контрабанда — именно то, что наверняка пришлось бы ему по вкусу. Он обожал риск, всякие махинации и шальные деньги.

У Лиз закружилась голова. Она снова и снова вспоминала человека, с которым жизнь свела ее совсем ненадолго. Лиз казалось, что она его понимает и оценивает довольно точно. Но все оказалось куда сложнее... Правда, теперь уже все равно, кем и чем был Джерри Шарп. Зато ей не все равно, что собой представляет человек, который стоит с ней рядом.

—А ты? — спросила она. — Тебе контрабанда тоже по вкусу?

Он посмотрел на нее сверху вниз, не выпуская из рук записной книжки. Глаза у него сделались непроницаемыми — настолько, что в них ничего нельзя было прочесть. Ни слова не ответив, Джонас снова принялся листать страницы.

—Здесь инициалы, даты, время и какие-то цифры. Судя по всему, за доставку одной партии ему платили пять тысяч. Он получил деньги за десять партий.

Лиз снова посмотрела на доллары в банковской ячейке. Новенькие, хрустящие купюры вызывали у нее отвращение, как будто они были заляпаны кровью.

Десять раз по пять получается всего пятьдесят тысяч. А ты говоришь, что здесь около трехсот.

Верно.

И еще пакет с кокаином, который стоит целое состояние. Джонас достал свою записную книжку и принялся переписывать туда цифры.

Что же нам теперь делать?

Ничего.

—Ничего?! — Лиз снова встала; ей показалось, будто она во сне. — Хочешь сказать,

мы оставим все как есть? Закроем ячейку и уйдем?!

Переписав последние цифры, Джонас положил книжку брата на место.

Вот именно.

Зачем же мы тогда сюда приехали? Разве не для того, чтобы как-то ими распорядиться?

Джонас сунул свою записную книжку в карман.

Главное — мы их нашли.

Джонас! — Лиз схватила его за запястье, не давая ему закрыть ячейку. — Ты обязан отнести деньги в полицию. Отдать их капитану Мораласу.

Он не спеша убрал ее руку и достал из ячейки пакет с кокаином. Лиз решила, что он не хочет с ней считаться, и приготовилась спорить. Но, подняв голову, она прочитала у него на лице не презрение, а настоящую ярость.

—Лиз, ты хочешь, чтобы мы взяли это с собой в самолет? Ты хоть знаешь, какое наказание положено в Мексике за провоз наркотических веществ?

—Нет.

—Лучше тебе и не знать. — Джонас закрыл крышку и запер ячейку. — О том, что ты здесь видела, забудь. Теперь я сам всем займусь.

—Нет!

Его раздирали смешанные чувства; выдержка была на исходе.

Лиз, не дави на меня!

Это я-то давлю?! — Не помня себя, она вскочила и схватила его за рубашку. — А ты на меня как давишь? Втянул меня черт знает во что — у меня до сих пор голова кругом! А теперь, когда я оказалась по уши замешана в контрабанде наркотиков и укрывательстве четверти миллиона долларов, ты приказываешь мне обо всем забыть! Думаешь, я радостно вернусь домой и буду, как раньше, сдавать напрокат снаряжение для подводного плавания? Может, я тебе больше и не нужна, Джонас, но я не люблю, когда от меня отмахиваются. И потом, не забывай: неподалеку рыщет убийца. Он думает, что я знаю, где деньги. — Лиз ахнула и прижала руку ко рту; по спине пробежал холодок. — А ведь я теперь действительно знаю, где они!

Вот именно, — тихо ответил Джонас, отводя от себя ее руки и крепко хватая ее за запястья. Он сразу понял: она очень боится. Пульс у нее участился не только от гнева, но и от страха. — Теперь ты действительно знаешь, где они. Поэтому ради себя же самой отойди в сторону. Пусть убийцы сосредоточатся на мне.

И как, интересно, мне отойти в сторону?

Гнев подступал все ближе; жаль, подумал Джонас, что нельзя запереть гнев в ячейку — вместе с его причиной.

Слетай в Хьюстон, навести дочь.

Да как я могу? — спросила она звенящим шепотом, который эхом отдавался от стенок тесной кабинки. — А вдруг они меня выследят? — Она опустила голову и оглядела длинную блестящую коробку. — Они наверняка полетят за мной. Я не могу рисковать безопасностью дочери!

Из-за того что Лиз была права, Джонасу стало еще хуже. Его загнали в угол! Он разрывается между любовью и верностью, между добром и злом... Между справедливостью и законом.

—Мы поговорим с Мораласом, когда вернемся. — Он снова взял в руки ненавистную банковскую ячейку.

Куда мы сейчас? Джонас отпер дверь кабинки.

Нам надо выпить.

Лиз не пошла с Джонасом в бар. Ей захотелось посидеть в номере одной. Но потом она решила, что кое-чем Джонас ей все-таки обязан. Поэтому она пошла в бутик при отеле, выбрала самый простой цельный купальник и распорядилась записать его цену в общий счет. С собой она взяла только смену одежды и туалетные принадлежности. Если уж предстоит до ночи торчать в Акапулько, она хотя бы поплавает в частном бассейне, который имелся при каждой вилле.

Едва войдя в свои апартаменты, она замерла на месте. Ее родители были вполне преуспевающими представителями среднего класса; она выросла вовсе не в бедности. И все же при виде роскошных трехкомнатных апартаментов окнами на океан у нее захватило дух. Ноги утопали в пушистом ковре. На стенах, оклеенных обоями цвета слоновой кости, висели картины в неброских тонах. На диване с серо-зелено-синей обивкой вполне могли разместиться два? человека — скажем, для того, чтобы подремать днем.

Рядом с огромной ванной, такой широкой и глубокой, что так и подмывало окунуться, она увидела отводную телефонную трубку. Как удобно! Рядом стояла бледно-розовая раковина.

Значит, вот как живут богачи, думала Лиз, проходя в свою спальню. Дорожную сумку она увидела в ногах огромной трехспальной кровати. Занавески, отделяющие спальню от балкона, были раздернуты; она увидела, как на пляж накатывают огромные волны. Лиз раздвинула застекленные двери. Ей захотелось услышать шум прибоя.

О таком мире, полном красоты и благополучия, много лет назад рассказывал ей Маркус. Лиз слушала его, раскрыв рот — она как будто попадала в сказку. Дома у Маркуса она ни разу не была — ее туда не приглашали. Но он красочно расписывал белые колонны, белые балконы, широкую лестницу, которая, извиваясь, уходила ввысь. По вечерам слуги подают чай; конюхи готовы по первому требованию оседлать холеную лошадку. Шампанское пьют из хрустальных бокалов. Да, для нее такая жизнь была сказкой, но сказка ей была не нужна. Ей был нужен только он сам. Теперь Лиз считала свои девичьи мечты глупостью. По наивности своей она приняла слабого, избалованного эгоиста за принца на белом коне. Но шли годы, а она по-прежнему вспоминала о доме, который он ей живописал, и представляла свою дочь на широкой парадной лестнице. Справедливость должна восторжествовать!