— Согласен, здесь фраза переделана и звучит по-другому, — как бы принимал он сторону взмыленного ученого, — но если сравнить с вашим секретным учебником 1972 года, то смысл, в общем-то, тот же. Гляньте сами…

Борис поднес распечатку ближе к глазам и прочитал:

— «Если стенка сделана из жаропрочной стали толщиной пять миллиметров, то ее сопротивление тепловому потоку, передаваемому от газов в охлаждающее топливо, составит около пятидесяти процентов общего теплового сопротивления».

Он перевел взгляд на тоскующего Смирнова.

— Верно? Я ничего не путаю?

Смирнов заиграл желваками.

— А вы, Борис Васильевич, дочитайте до конца, и тогда вам все станет понятно.

Профессор едва держал себя в руках; ему определенно уже хотелось сказать какую-нибудь гадость этому «офицеру действующего резерва». Черкасов это видел, но, похоже, ничуть не расстраивался.

— «Примерно сорок пять процентов, — последовал он совету прочесть то, что написано дальше, — приходится на тепловое сопротивление лучисто-кон-век-тив-но-го теплообмена».

Смирнов тихонько застонал; по слогам это слово не произносили даже его первокурсники. А Черкасов тем временем невозмутимо шел дальше:

— «И пять процентов — на сопротивление теплоотдачи от стенки в охлаждающее топливо».

Он снова остановился и присмотрелся к закатившему глаза Смирнову.

— Николай Иванович, вам плохо?

Смирнов открыл глаза и тряхнул своей лысой круглой головой так, что, казалось, она сейчас отскочит от его пухлого тельца и превратится в Колобка, который заживет самостоятельной жизнью сдобного беженца. Он вздохнул и потер лоснящийся лоб:

— Нет-нет. Уже гораздо лучше.

— Тогда я продолжу, — кивнул Черкасов и невозмутимо продолжил пытку чтением: — «Уменьшение же теплового сопротивления стенки за счет ее толщины или замены материала приведет к относительному увеличению теплового сопротивления лучисто-кон-век-тив-но-го теплообмена».

Смирнов скрипнул зубами.

— Борис Васильевич! В конце концов! Зачем вы мне зачитываете мой же доклад? Я не понимаю! Решительно не понимаю!

Черкасов сделал недоуменное лицо, а профессор, мгновение поколебавшись, перешел к сути дела.

— Неужели вы против нашего международного сотрудничества? — волнуясь, задал он главный вопрос. — А ведь вы поставили подпись под договором тоже. Так?

Смирнов клонил голову набок и сверлил глазками Черкасова. Но тот был непробиваем. Как щит на эмблеме госбезопасности. Даже глаза отсвечивали стальным блеском — словно заклепки. Он степенно выслушал истеричную реплику профессора и так же степенно ответил:

— А я потому и зачитываю, чтобы еще раз напомнить вам, уважаемый Николай Иванович, что нахожусь я здесь вовсе не по своей воле, а по поручению государства. Меня поставили сюда охранять секреты Родины.

Смирнов густо покраснел.

— Послушайте, Борис Васильевич! Что такое секреты, я тоже прекрасно знаю. Более тридцати лет тружусь в институте. Но где вы нашли секреты?

Он демонстративно приподнял кипу листов, которые перебирал Черкасов, и так же демонстративно опустил их на стол. Зам по режиму насупился.

— А вот нашел. Есть совпадение с вашим секретным учебником. Есть. Смотрите сами.

Смирнов растерянно моргнул; он уже видел, что «лекция» повторится, причем с того же самого места. Так оно и вышло: сначала зам по режиму напомнил, что даже перечень упомянутых материалов секретен, затем он указал на особое значение материалов для конструирования твердотопливных ракет, и закончилось все безобразной склокой — пусть и без использования ненормативной лексики…

— Ах, вас интересует, что Британия дает нашему институту?! — кричал Смирнов. — Ну так извольте! Великая Британия дает нашему институту то, что Родина, извините, не дает уже много лет! Деньги она дает, вот что! Деньги!! Валюту! И мы эту валюту, да будет вам известно, тратим на закупку оборудования! Того самого, которого Россия-матушка не закупала со времен Леонида Ильича! Чтоб ему земля была пухом!

Черкасов молчал. Ситуация в науке, а точнее, в материальном снабжении науки страны и впрямь была аховая, просто катастрофическая. Умнейшие кадры либо влачили нищенское существование, держась на одном энтузиазме, либо давно бежали из страны. Тому имелись подтверждения, и Черкасов их знал. За счет кого подняла производство автомобилей Южная Корея? За счет огромной группы русских ученых, выехавших из автомобильного исследовательского института НАМИ. Кто теперь разберется, какие технологии и изобретения они вывозили в самом начале девяностых? Но факт налицо: авто корейского производства — одни из самых востребованных в мире, хотя еще вчера о них никто ничего не знал, а позавчера таковых не было вообще. Ну а то, что русские мозги двигают производство в Силиконовой долине, знают уже далеко за пределами Лубянки.

Черкасов, сидя в своем домашнем кабинете, с болью в душе перечитывал списки уволившихся и уже уехавших сотрудников института, где теперь именно он лично отвечал за секреты. И одним из наиболее тревожащих заказов стал пресловутый контракт, подписанный Смирновым.

Да, формальности были выполнены, и даже санкцию Академии наук, как вышестоящего учреждения, ученые получили. Но Черкасов не мог просто так разрешить выпуск за рубеж этого третьего доклада. Даже на взгляд не посвященного в эти вопросы зама по режиму в докладе содержалось нечто уникальное и удивительное. Волосы вставали дыбом от цифр и показателей. Оказалось, существуют сверхмалые, но при этом сверхмощные двигатели на твердом топливе, которые позволяют носителю перемещаться со скоростью, сравнимой со сверхзвуковой, даже в твердых и жидких средах, то есть в воде и даже под землей! Эти разительные по феноменальности данные и не давали покоя офицеру действующего резерва Черкасову.

Он бы очень хотел с кем-нибудь посоветоваться, но не знал и не мог даже придумать с кем. Работая в головном подразделении отечественной науки, Черкасов был изолирован от окружающих, а «своя» научная среда его, по понятным причинам, не приняла.

Черкасов снова перелистал доклад и, вздохнув, обратился к ожидающему ответа Смирнову:

— Николай Иванович, мне нужны еще день-два — посоветоваться в «конторе» и, возможно, со специалистами. Заходите ко мне послезавтра. Я все вам скажу. Договорились?

Черкасов попытался улыбнуться и протянул руку. Смирнов закряхтел, поднялся и, не замечая протянутой руки, вышел из кабинета.

Даже когда истерический приступ прошел, Алек чувствовал себя плохо, очень плохо. Так он себя ощущал, только когда смотрел на того, кто передал ему эту проклятую — или спасительную? — капсулу…

Алек на всю жизнь запомнил их разговор.

— Вы хотели со мной встретиться? — спросил он.

— Это правда, — кивнул ночной визави, — но здесь лучше есть, а не говорить.