– Тьфу, переполошила всех, напился он, – цинично заметила Марфа – Вот алкаш, даже до кровати доползти не смог.

Действительно, было очень похоже, что, залезая в кровать, скоморох потерял равновесие и упал на пол, стащив покрывало на себя.

– Это он с горя, – кивнула Лукерья. – Ему шуты заморские покоя не дают. Переживает, вдруг его таким вот акробатом-фокусником заменят.

Я заметила на покрывале пятно. Темное, увеличивающееся в размерах, но прежде чем успела что-то сказать, Лукерья подошла к скомороху и отдернула тряпку, внезапно открыв всем присутствующим нож, всаженный в мужчину по самую рукоять, и расползавшуюся лужу крови.

Почему от поднявшегося крика дворец не рухнул, я не знаю. Видимо, строили тогда качественнее, с расчетом на массовые женские крики. Вся гурьба девиц синхронно развернулась и побежала к выходу, столкнулась в дверях с отрядом стрельцов и благополучно снесла несколько человек. Но стрельцы быстро собрались, сгруппировались и успешно всех задержали.

Надо отдать должное, Фрол Авдеевич, серьезный импозантный мужчина и главный стрелец по совместительству, быстро и аккуратно переписал и даже опросил всех присутствующих. Точнее, одну Марфу за всех, остальные подтвердили информацию кивками, после чего были немедленно отпущены восвояси.

Немного успокоившись, царские невесты жаждали обсудить последние события и, не сговариваясь, вернулись к Золушке. Она оказалась единственным рассудительным созданием, которое не одолел стадный инстинкт, потому что, заслышав крик, не ломанулась со всеми. Хотя, скорее всего, у нее это просто не получилось, поскольку сейчас Золушка лежала на полу и рядом, по уже сложившейся традиции, валялась разбитая чашка.

Очередной истошный крик! Орава стрельцов, возникшая на пороге. Меня посетила не лишенная разумности мысль, что во дворце опасно отбиваться от стада.

Дальше началась неистовая оргия, как в психиатрической клинике. Понабежало народу, в том числе воевода, загораживающий весь обзор необъятным пузом, и Митя собственной персоной. Последний, кстати, лютовал особенно: шутил с исключительным цинизмом, допрашивал с пристрастием, сверлил меня неласковым взором.

Стрельцы опрашивали свидетелей, свидетели, они же царские невесты, завывали, заламывали руки и закатывали глаза. К смертям и отравлениям уже попривыкли и теперь активно вживались в роль жертв и героинь, оказывающих помощь. Каждая, желая очернить товарок, рассказывала такие интимные подробности, что у мужиков в форме краснели щеки, слезились глаза и вставали дыбом волосы. Согласно показаниям, любую из царских невест можно было смело казнить через повешение сразу после четвертования, не ошибешься. А Чикатило в сравнении с этими барышнями нежного возраста был просто младенцем в кружевах и лентах. Помнится, я прислонилась к какой-то стеночке и первый раз в жизни взмолилась, чтобы эта вакханалия закончилась раньше, чем я умру. По соседству, тщательно вжавшись в стенку, Матрена разворачивала конфету, опасливо озираясь по сторонам и стараясь не обращать на себя внимания – видимо, не желала делиться угощением.

Девушка существовала на чистом сахаре. По всей видимости, поэтому ее совершенно ничего не брало. Ни убийства, ни волнения, ни допросы. Потрясающее спокойствие. «Возможно, вред от употребления сахара сильно преувеличен», – подумала я.

Только собралась предупредить девушку, что не стоит брать в рот еду неизвестного происхождения, как на ее лице отразились обида, злость и разочарование одновременно. Фантик был пуст. Что ж, может, оно и к лучшему – одной жертвой меньше, а с эмоциями как-нибудь сама разберется.

Когда большинство стрельцов умаялось, а невесты расползлись по своим апартаментам, Митька схватил меня за руку и поволок на улицу. Как-то я сразу догадалась, что дальше меня ожидает персональный бег с препятствиями без перерыва на обед.

– Ты какого лешего там делала? – заорал он на меня, едва мы оказались одни на пустой уже в этот час улице.

– Чай пить ходила, – честно призналась я.

– А Яга тебе чай не наливает?

– Меня пригласили, вот я и пошла, – оправдывалась я. А чего, собственно, оправдываюсь? – Ты чего вообще на меня орешь?

– Двоих убили, еще двоих чуть не отравили, неизвестно, откачаем ли. На тебя два раза покушались, а тебе все мало, – не унимался Митя. – Чего ты шастаешь по всему городу одна?

Парень тряс меня так, что сережки в ушах звенели.

– Я взрослая самостоятельная девушка, – сопротивлялась я. – Я могу делать все, что хочу.

Я даже ногой топнула для убедительности.

Он перестал меня трясти, но продолжал держать за плечи. От его крепких горячих рук по телу разливалось тепло. Мир вокруг мутнел. Я чувствовала себя пьяной. Мне хотелось свернуться калачиком у него на груди и ни о чем не думать. Понимая, что теряю над собой контроль, усилием воли сдержала слезы и глупую улыбку.

Митя глубоко вздохнул, гася приступ гнева, еще крепче сжал мои плечи и, заглянув в глаза, тихо, медленно, по слогам произнес:

– Может, где-то ты взрослая и самостоятельная, а здесь ты наивнее Аксиньи, поэтому одна больше никуда ни ходи. Договорились?

И, не дождавшись ответа, прижал к себе, спрятал свое лицо в моих волосах. Я успела заметить, как металлический блеск в его умопомрачительных синих глазах сменился чем-то мягким, нежным.

– Я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится.

Чувство самосохранения подсказало, что спорить и сопротивляться не стоит, но любопытство всколыхнуло целую бурю мыслей в голове.

Он говорит, что не простит себе, стало быть, переживает. Да и нервничает так, и бесится неспроста. Значит ли это то, что так хотелось бы, чтобы значило? Я его беспокою, ведь обо мне печется, не о ком-то другом. Сделанные выводы приводили в щенячий восторг. От восторга в голове что-то звенело, а перед глазами сверкало.

Митя аккуратно отстранился от меня и, крепко обняв за талию правой рукой, держа за руку левой, повел домой, будто я пыталась сбежать или была буйнопомешанной. Поодаль вышагивала парочка стрельцов-сопровождающих, ставших невольными свидетелями сцены. А мне было все равно, близость Митиного тела доставляла такое удовольствие, что я и не думала противиться. Интересно, если я сейчас предложу отправиться к нему, по местным обычаям это очень неприлично? И за измену царю не сойдет? Вариант привести к себе, точнее, к Яге на второй этаж, я не рассматривала. Проверять бабулю на стрессоустойчивость опасно для жизни.

Уже вечерело, зажглись фонари. Был теплый и безмятежный вечер. Суматоха во дворце, убийства и отравления остались далеко-далеко, казалось, что этого совсем не было.

– Если честно, я думала, ты меня растерзаешь, ну или самое малое – побьешь, – нарушила я молчание. – В гневе ты впечатляющ.

– А смысл? – беззаботно заметил Митя. Он вновь спрятал все чувства под безразличным цинизмом. – Я пока еще в своем уме и не буду отнимать жертву у Бабы-яги.