Когда ближайшие сподвижники Гитлера наконец оправились от шока, вызванного его бурной реакцией на последнем совещании, им удалось до известной степени приободрить его, вселить в него некоторую уверенность и надежду. Остаться в Берлине постарались в первую очередь Кейтель, Йодль и Борман, ну и, конечно, Геббельс, обреченный в силу своих служебных обязанностей. Кейтель и Йодль красочно описали благоприятные возможности, которые открывались перед Германией в результате комбинированного наступления 9-й и 12-й армий, поддержанных атаками войск Штейнера и Хольста. Йодль также предложил снять все воинские части, противостоящие западным союзникам, и использовать их в битве за Берлин.

Геббельс и Борман напомнили Гитлеру о реально существующей колоссальной потенциальной силе, которой располагает Берлин, если поставить под ружье всех его жителей, способных носить оружие. Все это вместе с телефонными звонками сторонников Гитлера, узнавших от офицеров связи о случившемся с ним нервном припадке, помогло взбодрить его для последнего акта трагедии Германии. В итоге во второй половине дня последовали один за другим следующие приказы и распоряжения:

1. 9-й армии, которая по-прежнему ведет ожесточенные бои в районе Франкфурта и все еще удерживает отдельные позиции на Одере, следует пробиваться в западном направлении, имея целью объединиться с армией Венка.

2. Генерал-фельдмаршалу Кейтелю незамедлительно отправиться в армию Венка, оценить на месте обстановку и лично отдать приказ объединиться с 9-й армией и сняться с Американского фронта. Затем ему следует подготовить удар в направлении Ферч, к юго-западу от Потсдама, с целью деблокирования Берлина.

3. Йодлю силами армии Штейнера организовать наступление на Берлин из района севернее Ораниенбурга.

4. Гросс-адмиралу Дёницу дано указание прекратить все остальные военные операции и сосредоточить усилия на защите Берлина.

5. Геббельс, как верховный комиссар обороны Берлина, уполномочен мобилизовать любые внутренние силы и средства для нужд обороны города.

Следуя из Цоссена в Берлин с автоколонной, мне пришлось по дороге задержаться, чтобы подождать, пока подтянутся отставшие автомашины. Низко над головами пронеслись два немецких самолета, направляясь на восток. Издалека, подобно глухим раскатам весеннего грома, доносился сплошной несмолкаемый гул гигантского сражения. Возле железнодорожной станции Потсдам мы миновали около 20 или 30 неразорвавшихся авиабомб, оставшихся после последнего воздушного налета. У мостов возле потсдамского дворца мы были вынуждены задержаться: путь нам преградили тысячи автомашин, скопившихся у противотанковых заграждений. Я вышел из автомобиля и попытался навести хоть какой-то порядок среди огромной толпы возбужденных водителей, простых обывателей с повозками и ручными тележками, матерей с детьми на руках, завернутыми в одеяла, — все страшно напуганные и растерянные. На наших глазах саперы спешно минировали оба моста, используя взрывчатку и неразорвавшиеся авиабомбы.

В конце концов мы все-таки проехали в город. Дальше мы следовали боковыми улочками: большинство главных магистралей были загромождены остатками, разрушенных домов и пестрели кратерами от бомб. Колокола бывшей гарнизонной церкви Потсдама, в которой Гитлер когда-то провозгласил образование Третьего рейха и принял присягу, валялись среди мусора и обуглившихся деревянных конструкций, пустые глазницы выгоревшей церкви горестно взирали на нас. Когда мы прибыли к месту назначения — казарме в Потсдам-Айхе, — нас встретили работники штаба, выехавшие из Цоссена раньше нас, и целый ворох поручений, посыпавшихся со всех сторон. В 20.00, когда с наиболее неотложными делами было покончено, из имперской канцелярии вернулся совершенно измотанный майор фон Фрайтаг-Лорингхофен, и мы сели с ним немного передохнуть и поговорить о событиях минувшего дня. Все в новой штаб-квартире было организовано на скорую руку, мы знали: долго мы здесь не задержимся. Что будет с нами обоими теперь, когда генерал Кребс твердо решил остаться в столице, мы не знали.

На следующий день ранним утром поползли слухи, что штаб-квартира должна передислоцироваться в Рейнсберг, а оттуда, по всей вероятности, в Любек. Я просто боялся поверить в такую возможность и не отваживался даже надеяться через несколько дней увидеться с женой и ребенком. Вскоре я получил новые поручения от генерала Детлефзена, ответственного за оборону штаб-квартиры Генерального штаба сухопутных войск. Я еще не успел приступить к работе, когда позвонил генерал Кребс из имперской канцелярии и приказал майору фон Фрайтаг-Лорингхофену немедленно явиться к нему со всем необходимым для пребывания в подземном убежище фюрера в течение нескольких дней. Мы оба отлично поняли, что это означает, и прощание далось нам нелегко.

Согласно поручению генерала Детлефзена, я собрал всех, кого смог, в боевой отряд, послал бронетранспортеры в разведку и выставил надежные заслоны в Гельтове, Вердере и Маркварде к западу, северу и юго-западу от Потсдама, где час от часу возрастал поток беженцев.

Дороги за пределами городов представляли собой странное зрелище. Впервые в толпах спасавшегося гражданского населения стали попадаться люди в военной форме: сначала один или два, потом небольшими группами, затем уже во множестве. Некоторые, по-видимому, стремились к какой-то определенной цели, знали, к кому и зачем идут, но большинство безучастно брело куда глаза глядят. Они недавно побывали в гигантской мясорубке Восточного фронта и находились в состоянии полнейшей апатии. Это было заметно по тому, как они переставляли ноги, отражалось в их взглядах. Было среди них много раненых, наспех перебинтованных мужчин всех возрастов.

В 17.00 я был вызван к генералу Детлефзену. Когда я вошел, генерал, высокий и крайне утомленный, поднялся и, подавая мне руку, сказал:

— Час тому назад звонил генерал Кребс. Вам надлежит немедленно явиться в убежище имперской канцелярии, чтобы помочь майору фон Фрайтаг-Лорингхофену. Возьмите с собой все личные вещи. Надеюсь, вы понимаете, чем это может обернуться для вас. — Положив руку мне на плечо и пристально глядя на меня, он добавил: — Когда наступит решающий момент и вся эта свора бросится наутек, постарайтесь вовремя выбраться из норы и умереть, как и подобает солдату, с достоинством на Вильгельмплац. — Заключительную фразу он произнес медленно и проникновенно, будто отец, дающий наставление сыну. Под конец он спросил: — Могу ли я что- нибудь еще сделать для вас?

В комнате наступила короткая тишина. Затем, сообщив генералу адрес моей жены, я распрощался и вышел. Лишь оказавшись в полумраке длинного казарменного коридора, я в полной мере осознал жуткий смысл слов генерала. Все предшествовавшие дни и недели я находился в самой гуще событий, в центре лихорадочной деятельности и реагировал на происходящее вокруг так же, как и другие на протяжении всех лет войны на фронте; мы не задумывались над причинами и не заглядывали далеко в будущее: у нас просто не оставалось времени на отвлеченные размышления. Не скрою, в первые недели и месяцы моей работы в Генеральном штабе сухопутных войск я отчетливо сознавал, что в скором времени Германию ожидает полное поражение. Но и тогда оно не воспринималось так непосредственно близко, как в этот момент. Какое жестокое пробуждение!