выдержит полной нагрузки, но, опираясь на меня и госпожу Зинаиду, – она указала взглядом на сестру княжны, – вы сможете дойти до окна, например. А потом снова вернуться в постель. Попробуем? Пожалуйста, опирайтесь на меня.

Она наклонилась к постели, чтобы Маша могла обхватить рукой её шею.

– Зинаида, поддержите её под другую руку, – Маренн всё так же невозмутимо попросила сестру. – Не бойтесь. Если я говорю, что можно, значит, можно. Делайте, что я говорю, пожалуйста. Вот так, хорошо. Не бойтесь. Вы можете слегка наступать на ногу, – разрешила она. – Во всяком случае, вы сможете сообщить господину маршалу, – добавила она, заметив на лице Маши испуг, – что сегодня прошли несколько метров сами. Или почти сами, – Маренн поправилась, улыбнувшись. – Но в наших обстоятельствах это уже не имеет значения.

– Маша, ты идешь, ты идешь! Я не верю глазам! Машенька!

Зинаида Борисовна едва не отпустила Машину руку, чтобы захлопать в ладоши, но Маренн строго остановила её:

– Я вас прошу, Зинаида, оставьте эмоции на потом. Сейчас очень ответственный момент.

– Да, Зина, я иду, – голос Маши дрожал от волнения.

Опираясь на Маренн и сестру, она маленькими шажками дошла до окна. Протянув руку, отодвинула штору. Мелкий сырой снег вихрился за окном. За крышами домов виднелся зелёный купол вокзала, блики солнца, едва пробивающегося сквозь тучи, поблескивали на его выпуклой влажной поверхности. Внизу по улице проезжали машины, несколько прохожих спешили по своим делам.

– Странно, что так мало людей, – проговорила Маша. – Обычно у вокзала всегда столпотворение.

– Никто никуда не едет, все боятся, – объяснила ей Зина. – Я же говорила тебе, Советы вот-вот начнут войну. Все попрятались по домам. Кто ж в такое время отправится в путешествие?

Несколько студентов прошли мимо дома, оживлённо обсуждая что-то. За ними со стороны вокзала появилась дама в белом пальто с пышным воротником и небольшим ридикюлем в руке. Она явно торопилась на стоянку такси. Сама не зная почему Маша неотрывно следила за ней взглядом.

– Что ты там увидела? Что ты? – спросила Зина удивленно.

– Может быть, вернемся в постель? – поинтересовалась Маренн. – Вы не устали, княжна?

– Нет, нет, подождите.

Дама внизу поравнялась с домом. И вдруг остановилась, подняв голову, словно почувствовала что-то. Она явно смотрела на окно. Темно-голубые глаза под вуалью, бледное с тонкими чертами лицо. «Я не могу скрывать от вас, Мари, что князь Григорий Александрович занимает собой все мои помыслы, но клянусь, я никогда не подам вида, и если княгиня Алина Николаевна, как обещала, подберёт мне партию в Петербурге, я подчинюсь безропотно», – она словно услышала её голос через годы. «Маша, ты выдумываешь, я сочувствую Катрин, но то, что я испытываю к тебе», – Гриц повернул её к себе, взглянув в заплаканное лицо. «Гриц, я не переживу, ты должен знать». Женщина под окном приподняла вуаль. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, княжна Шаховская и женщина в белом пальто с пышным меховым воротником.

– Это она! – Маша повернулась так порывисто, что не удержала равновесие и покачнулась, Маренн едва сумела удержать её. – Зина, это Катя Опалева, там внизу, – она протянула руку к сестре, как бы призывая её засвидетельствовать. – Это она.

– Где? Где ты увидела её?

Зина в недоумении отдернула штору. Взглянула вниз. На улице никого не было. Только чёрное такси, притормозив, свернуло в соседний проезд.

– Там нет никого, – Зина пожала плечами. – Тебе показалось.

– Пожалуйста, пойдёмте в постель, – настойчиво повторила Маренн. – Зинаида, помогите нам, пожалуйста.

– Да, да, конечно.

Зина опустила штору и снова подхватила Машу под руку.

– Я видела её, – добравшись до кровати, Маша легла, прикрыв глаза от усталости.

Наклонившись, Зина заботливо прикрыла ноги сестры пледом.

– Она шла от вокзала, – продолжала Маша. – В белом пальто с воротником из чёрно-бурой лисицы. Она хотела сесть на такси. И уехала на нём. Она смотрела на меня, Зина. Ты должна понимать, это та женщина, которую я узнаю из тысячи, – с упреком заметила она сестре. – Кого-то и забуду, не узнаю, но только не Катрин Опалеву. Слишком часто я о ней думала. Слишком много боли накопилось в сердце. Это была она. Я уверена. Катрин Опалева приехала в Хельсинки. Она шла с вокзала, наверное с поезда.

– Если это она, она тоже тебя видела, – Зина в страхе прижала пальцы к губам. – Сюда придут чекисты! Господи! Нас арестуют!

– Не думаю, что видела, – Маша ответила спокойно. – Я стояла за шторой. Но она почувствовала мой взгляд, она смотрела на наше окно. Не только я о ней, она обо мне наверняка тоже постоянно думает. Гриц погиб. Он своей смертью связал нас навсегда, пока мы обе живы. Так же как и он, она уверена, что я умерла. Но память – куда она от неё денется. Никуда. Как и я.

– Ты рассуждаешь о ней так, как будто она осталась той же, что и была во время мировой войны, – упрекнула её Зина. – Осиротевшая дочка артиллерийского капитана, который храбростью заслужил расположение Грица. Она стала высокопоставленным сотрудником этой их разведки, ЧК, и если она появилась в Хельсинки, что это значит? – продолжала спрашивать Зина. – Это же неспроста. Наверняка она не одна здесь объявилась.

– Я не знаю, – Маша снова устало закрыла глаза. – Зачем она приехала, что ей нужно. Но это была она, – повторила она уверенно, – её лицо я узнаю, как бы оно не изменилось с годами. Я видела его за порогом смерти. Она меня не в прорубь столкнула, как ты говорила, Зина. Она меня в могилу столкнула, это вернее. Но ангел-хранитель удержал над бездной, приняв облик любимой кошки. Может быть, и для того, чтобы мы с Катрин вот сейчас встретились.

Маша глубоко вздохнула, этот вздох выражал глубокое душевное страдание, которое она испытала. Овчарка Магда, подбежав, лизнула её опущенную с постели руку. Маша, повернувшись, ласково погладила собаку между ушей.

– Со мной всё в порядке, не волнуйся. Скоро мы сможем с тобой гулять. На поводке. Ты веришь?

Магда села рядом, виляя хвостом.

– Даже если это она, ты с ней не встретишься, с этой Катрин, хватит, – решительно заявила Зина. – Никто этого не допустит. Надо сообщить Густаву. Срочно. Нам требуется охрана.

– Не думаю, что ей легко было знать все эти годы, что она довела до смерти двух людей, сделавших ей добро, – заметила Маша негромко. – Это тяжелый крест. Он для неё мучителен, я думаю.

– А скольких она довела до смерти после? – возмутилась Зина. – Приговорила к смерти? Моего отца, Ванечку Ищеева. Скольких достойных людей.

– Это не личный её счет, – ответила Маша, – ты сама понимаешь. Это ЧК, большевики. Она