– Поищите мне одного кривого на правый глаз. Лет тридцати пяти, морда мятая, ростом невысок, хил. Это он меня вызвал и заманил в засаду. Не думал я о нем, а тут лег спать, и он стоит пред глазами. Может, он из бригантов был, но не думается так мне. Уж больно квел для таких крепких людей. Найдете его, так найдем и бригантов, что фон Клаузевица убили. Отыщем их, так будет выход на фон Эделя, на мерзавца этого.

«И уж тогда граф не отвертится, отдаст поместье», – но говорить вслух это Волков не стал. Не нужно про то знать Сычу и его дружку.

– Дело непростое, экселенц, – сразу принялся важничать Сыч. – Неделька потребуется.

Волков знал, куда клонит Фриц Ламме, ведь город Мален жуть как дорог. Но кавалер положил на стол две монеты.

– Будет с вас.

– Экселенц! – возмутился Сыч.

– Замолчи, мерзавец! – рявкнул Волков. – Я за тебя второго дня трактирщику, чтобы не ныл, почти три талера долгов твоих отдал. Три талера! Что ты там жрешь?

– Так это он на баб гулящих изводится, – радостно сообщил Еж. – У трактирщика на них и берет.

– Паскуда ты лопоухая! – обиженно обозвал приятеля Фриц Ламме.

Он хотел еще что-то добавить, но кавалер прервал:

– Убирайтесь! И найдите мне кривого! Чтобы поутру уже вас в Эшбахте не было.

* * *

А наутро теплого и солнечного дня, когда Волков только встал и едва начал мыться, пришла Бригитт. Пришла и встала возле.

Она вставала всегда раньше его, еще засветло, до петухов. Смотрела, сколько надоили девки, сколько овса коням господским, сколько сена и сколько господским любимцам дали морковок и размоченного проса. Потом шла на кухню, где они с Марией решали, чем будут кормить господина и госпожу весь день. Потом она открывала погреба, велела мальчонке кухонному спускаться за вином, за колбасами и сырами, маслом; ходила с ним же в курятник собирать яйца. Потом проверяла костюм господина – не грязен ли, не рван, чищены ли сапоги или туфли. И уже только затем велела таскать и греть воду для мытья госпожи и господина.

Волков каждый раз удивлялся тому, что будила она его всегда пригожая: юбки нижние, подолы неизменно чисты, хоть только пришла Бригитт со двора, рукава и шея в неизменных белоснежных кружевах, на платье ни пятнышка. И волосок к волоску рыжий уложен. Изъяна в ней найти негде.

И сейчас она казалась прекрасна. Взяла несвежее исподнее господина, крикнула девкам, чтобы новое несли, и сказала:

– Ёган второй день вас дожидается. Вчера так и не дождался, теперь с петухами пришел.

– Некогда мне, в полках был, – отвечал кавалер, обливаясь водой над малой купальней.

– Знаю, так ему и говорила, что вы у солдат своих. Только уж вы с ним поговорили бы, не от безделья человек ходит.

– Выступать через три недели, а еще меринов не всех купили. Барабанщики… Бертье из жадности мальчишек нанял, я взрослых хотел. И трубачей у меня нет, пришел один полупьяный и ревет в свою гнутую трубу не пойми что. Брюнхвальд его погнал и правильно сделал – ни черта никто ни одной команды не понял. И это в лагере, а что в бою будет?

Бригитт понимающе кивала, вникая в дела господина, но от своего не отступилась:

– Так после завтрака я его позову.

– Ну зови.

Ёган после завтрака уже ждал Волкова.

– Поедемте, господин, – повторял он в который раз, – покажу одну вещь, что вас порадует.

А сам, подлец, так и не сказал, что за вещь.

– Ёган, мне в полк надо.

– А это как раз нам по пути, – заметил управляющий, подавая кавалеру повод оседланного коня.

– Да что же ты мне покажешь?

– А вот увидите.

Максимилиан и молодой Гренер посмеялись над упрямством управляющего и отправились за ними.

Доехав почти до пристани, уже миновав солдатское поле, за сыроварней Брюнхвальдов Ёган взял по бездорожью на юг. И по-прежнему толком ничего не говорил, а бубнил только, что мужики его невзлюбили за то, что всю осень и всю зиму гонял он их на барщину копать канавы в ледяной грязи болот, что тянулись вдоль реки по берегу на юг до мыса, до самого поворота реки на запад.

– Вот я вчерась их сюда привел и показал, – он и Волкову показывал тоже, – говорю: что, дураки, кто был прав?

Волков и приехавшие с ним молодые господа были тоже удивлены. Перед ними от зарослей кустов, что росли на глинистых пригорках, до самой воды зеленели отличные травы. Так зеленели, что в окрестных унылостях глаз резали. Куда там с этой яркой травой тягаться блеклым шиповникам да барбарисам. И тоскливые ивы, что росли по берегу, тоже не так были зелены.

А Ёган сиял от удовольствия.

– Сто шесть канав прорыли, всего-то и надо было на один штык лопаты, и вот тебе, господин, новые угодья.

– Что, пшеницу думаешь посеять? – спросил кавалер.

– Ну, это вы спешите, господин. Хотя можно вон там мальца бросить, пару горстей, поглядеть, как пойдет. Вдруг не примется. А попробую я на высотке ячмень и овес для начала. Овес-то у нас, не помните, как в прошлую осенью брали, в полцены от пшеницы – только подавай.

– Отчего же не помнить, помню, – возразил Волков. – Овес и нам самим нужен.

– Вот их-то и посеем. Там посуше будет, и ила река нанесла. А это, – он обвел рукой все низины, – это все под коровок. Клевер посею, ульи поставим. Уж коровы будут такие, что поросята рогатые. Лоси!

– А почему же ты сеять тут не хочешь, раз говоришь, что земля хорошая, что ил и всякое такое, – не понимал кавалер.

– Эх, господин! Так мужиков-то у вас всего двадцать два на шестнадцать дворов сегодня, им и той земли, что у Эшбахта, до мая не поднять. Там им пахать не перепахать, а досюда руки нипочем не дойдут. А двух пастушат уж найду.

Да, людишек у кавалера мало в имении.

– Вон вы солдат загнали в лагерь, земельку-то они забросили, ни один пахать не вышел, – продолжал управляющий. – Чем кормиться по зиме думают?

– Заработают на войне, за все им заплачу, зиму переживут, – отвечал Волков. – Ты скажи, много земли осушил?

– Три версты отсель будет.

– Немного.

– Попробовать хотел, да и не нужно больше, чего мужиков попусту ломать, когда они и свободную вспахать не могут. А если до мыса так пролопатить, так у вас земли и пахотной, и под выпас будет больше, чем у кого другого во всем графстве.

– А что насчет