Лидия запирает решетчатую дверь, выключает свет и уходит из подвала.

Бенуа просыпается. Несколько минут он лежит совершенно неподвижно. Вокруг — темнота. У него так болят глаза и кожа, как будто их обожгли пламенем. Все его тело покрыто гематомами.

Он вдруг замечает, что на его руках уже нет наручников и что он по пояс голый.

Видимо, как раз из-за холода он сейчас и очнулся, выйдя из спасительного для него забытья.

Кое-как он доползает до умывальника и, приподнявшись, долго брызгает себе в лицо холодной водой. Затем он ищет в темноте одеяло, но так ничего и не находит.

Эта гнида, конечно же, забрала его.

Бенуа садится спиной к стене и обхватывает руками свое измученное тело.

Он весь дрожит, хотя ему кажется, что у него жар.

Вдобавок ко всему его очень сильно мучает голод.

«Дорогая моя Гаэль, я, наверное, больше никогда не увижу тебя…»

Среда, 22 декабря

Сейчас, должно быть, полдень: солнце заглядывает через окошко в подвал.

Бенуа внимательно смотрит на фотографию.

«За эти несколько дней я постарел лет на десять», — с грустью думает он.

Затем он рвет фото на мелкие кусочки, бросает эти кусочки в унитаз и сливает воду.

Он, конечно же, почти всю прошедшую ночь не спал, а ходил по кругу, борясь таким образом с холодом.

Почти всю ночь.

Все его тело в кровоподтеках, на коже в некоторых местах — ожоги, глаза до сих пор щиплет.

Но ему уже стало легче, да и вообще он довольно стойко держался вчера под градом электрических разрядов.

Подобный электрошокер можно купить в любом магазине, торгующим средствами самообороны. Потому что его действие не приводит к смертельному исходу. Теоретически.

Бенуа, однако, где-то читал, что в Китае политических заключенных мучают подобными жуткими устройствами в течение нескольких часов подряд, пока они не окочурятся.

Да, именно так: пока заключенные не окочурятся.

К тому же Бенуа вспомнилось, что Лидия кроме электрических разрядов попотчевала его еще и ударами… Она остервенело била его кулаками и ногами, жгла кожу зажженной сигаретой. Настоящая мегера! Она и вправду может его убить.

Безжалостное чудовище.

А ведь через пару дней — Рождество.

Бенуа помнит об этом. Он не потерял счет времени. Во всяком случае, ему так кажется. Будь у него календарь, ему было бы немного легче.

Но у него нет календаря. У него нет ни календаря, ни часов, ни еды, ни человеческого тепла.

И уже почти нет надежды.

Гаэль стоит у входа в комнату. Она оперлась плечом о дверной косяк и наблюдает за тем, как трое полицейских переворачивают в этой комнате все вверх дном.

Она знает, что они ничего не найдут, но даже не пытается их в этом убеждать.

Полицейские обшарили все ящики в письменном столе и шкафу, просмотрели содержимое ноутбука ее мужа.

Но все впустую.

В четыре часа дня они наконец-таки сдаются.

— Извини за беспорядок, Гаэль, — говорит Эрик Торез. — Если хочешь, я помогу тебе прибраться в комнате…

— Пустяки, не переживай.

— Мы не обнаружили ничего интересного, — признается Фабр, явно сконфуженный.

— Я с самого начала знала, что вы ничего не найдете. Я, как-никак, у себя дома! Если бы здесь было что-то такое, что могло бы иметь отношение к исчезновению Бенуа, я бы это заметила…

— Да, конечно… Но нам в любом случае нужно было в этом убедиться, не правда ли?

— У меня такое впечатление, что вы зря тратите время… А как у вас обстоят дела с тем бывшим заключенным, который угрожал Бенуа?

— Мы его ищем, — отвечает Джамиля. — Мы уже разыскали его подружку, установили в ее квартире подслушивающее устройство, следим за ней днем и ночью… Она быстро выведет нас на своего приятеля…

— Быстро? — резко переспрашивает Гаэль. — О Бенуа нет никаких известий вот уже десять дней. Неужели мне нужно напоминать вам об этом?

— Нет, не нужно, мадам, — вмешивается Фабр. — Поверьте, мы сделаем все, что в наших силах.

Они идут все вместе на первый этаж.

— А где твой сын? — с беспокойством спрашивает Эрик.

— Он у родителей Бена. Я решила, что будет лучше, если малыш во время обыска останется с ними.

— Да, конечно…

— Могу я поговорить с вами с глазу на глаз? — вдруг спрашивает Фабр.

— Как вам угодно.

— Мы подождем вас в машине, — небрежно произносит Джамиля, обращаясь к Фабру.

Джамиля и Эрик выходят из дома, а Гаэль и Фабр располагаются в гостиной. Хозяйка дома не предлагает своему гостю ничего — ни кофе, ни сока, ни хотя бы улыбки.

— Мадам Лоран… Насколько я понял, вы знали о… шалостях своего мужа. Я не ошибаюсь?

Гаэль криво усмехается.

— Я вижу, что мисс Марокко не удержала язык за зубами!

— Хм… Она, признаться, кое-что рассказала мне о вашем с ней недавнем разговоре…

— И теперь всем полицейским комиссариата известно, что муж изменял мне?

— Нет, уверяю вас, я…

— Перестаньте надо мной измываться… Что вам от меня нужно?

— Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали, что конкретно известно вам по этому поводу.

— Мне известно, что Бенуа изменял мне. Вот и все, что я знаю. Конкретно.

— Он изменял вам только с Джамилей Фасани или же…

— Нет, не только с ней. Думаете, я наивная простушка? По-вашему, за годы нашей с Бенуа супружеской жизни я ничего не замечала? У женщины есть шестое чувство, майор… Вы об этом не знали?

— Но почему в таком случае вы не развелись со своим супругом?

— Вы полицейский или сексопатолог?

— Послушайте, мадам Лоран, я, конечно же, понимаю, что данный разговор для вас неприятен, но вам нет никакого смысла вести себя агрессивно… Вы лишь отвечайте на мои вопросы.

— Я не развелась с Бенуа, потому что люблю его. Так что, как видите, все очень просто.

— Несмотря на то…

— Да, — перебивает Фабра Гаэль. — На тех женщин, с которыми он спит, ему наплевать. Он просто не может не ходить на сторону. Это как болезнь. Неизлечимая болезнь…

— А вас… вас не мучит ревность?

Гаэль вздыхает.

— Мучит, но не очень сильно. У меня ведь есть то, чего нет и никогда не будет у других женщин.

— Что именно?