– Тебе придется остаться недоучкой еще некоторое время, – заверил его Мирзоев. – Эти деньги сегодня вечером мы обменяем на свои паспорта.

Помолчав, он добавил:

– Мне нравится этот город.

* * *

Дядя Поля был вне себя. Чтоб человек попал в пробку и застрял в ней на шесть часов – такого быть не могло. Не могло также случиться ни при каких обстоятельствах, чтобы Гурам ехал по Москве именно в тех ее местах, где отсутствует связь с абонентом. Если, конечно, он не спустился на станцию метро «Парк Победы» на глубину почти двухсот метров, чтобы просить милостыню. Рано утром, даже не утром, а ночью, он встретился со старшими групп и забрал двести тысяч. Может – больше, хрен теперь узнаешь. После этого он повез их к Поликарпу. Может, и не к нему – кто теперь подтвердит. Деньги уже давно должны быть в этом доме, вот на этом столе. Долбанном столе, купленном в антикварном за пять штук баксов. Говорили, за ним Набоков писал «Лолиту». Позавчера какая-то сука в пиджачке по ящику сказала, что «Лолита» написана в Париже – кто теперь проверит. А стол пришел в магазин с Малой Никитской. Дядя Поля навел справки и узнал, что Набоков на Малой Никитской никогда не бывал, то есть, может быть, у него там и были бабы – кто теперь докажет обратное, но весьма сомнительно, чтобы он приезжал к ним, чтобы сесть за этот стол и начать писать.

Кругом одна сволочь. Все врут и воруют. Групповые утягивают маленькую толику. Бомбят, гады, на больше, чем отдают. Гурам пропал! Где он сейчас, кто скажет?! Поехал навестить тетушку в Цхалтубо? Где этот Мимино в тигровой шкуре?!

Поликарп взял со стола пепельницу, посмотрел на нее, словно предаваясь ностальгии по всем затушенным в ней бычкам, и врезал ею о стену так, что заныло под мышкой.

– Злится? – спросил за стенкой охранник.

– Гурама нету, – объяснил второй, листая газету.

Охранник посмотрел на приятеля повнимательнее:

– Что это у тебя на лице?

– Это? – тот потрогал щеку. – Порезался, когда брился. Кусочек газеты пришлось наклеить.

– От этой газеты кусочек? – охранник показал на «СПИД-инфо».

– Ну.

– Хана тебе.

Приятель смотрел на него долго, потом тряхнул прессу:

– Пошел ты. Он только половым путем передается.

Некоторое время они сидели молча. Они сидели бы так, как всегда, до ужина, но в кармане того, кто читал, затрещала трубка.

– Да! – сказал он, не отрывая глаз от статьи, в которой рассказывалось о том, как свинья понесла от бомжа, свиноребенка потом воспитала учительница из Екатеринбурга, и сейчас свиноребенок учится на втором курсе МГИМО и мечтает стать послом в Швеции. Давали интервью, все по-честному.

– Что?..

Некоторое время он сидел и смотрел не в газету, а на стену. Потом снова углубился в чтение, сказав приятелю как бы между прочим:

– Иди скажи Поликарпу, что Гурам умер.

– Иди сам и скажи, – машинально буркнул второй, завязывая шнурок на ботинке. – Что ты сказал?.. – Это он выдавил, когда шнурок был завязан.

Читающий нервничал – газета шелестела.

– Как умер?

Швырнув чтиво на пол, тот вскочил со стула и рывком распахнул двери.

– С Гурамом беда, Олегович.

Доброхотов уже находился в том состоянии, когда человек склонен промашки человека относить на счет его принадлежности к другой национальности. Гурама он любил как беспутного сына, но сына честного и любящего, и воспоминания о том, что сын грузин, накатывали на Поликарпа всякий раз, когда Гурам делал что-то, что дяде Поле, во всех отношениях русскому, мешало окончательно принять лозунг «Все люди – братья».

– С Гурамом беда, Олегович.

– Я не глухой, – сказал Поликарп. – Что с ним случилось? Он наступил на пробку от бутылки?

– Я не знаю, во что он наступил, но только он в морге.

Дядя Поля шумно втянул носом воздух и сразу стал похож на человека, выбравшегося из парилки. Ярко-розовый, напряженный, он стал водить глазами по кабинету. Как водит глазищами по стене общественной бани мужик из парилки в поисках холодного душа.

– Так… – наконец выдавил он и побарабанил пальцами по столу. – По телевизору говорят – минус восемнадцать, а за окном не больше двенадцати. Кому верить, непонятно…

– У вас градусник на солнечной стороне, – кивнул охранник на окно.

– Ага.

Вытерев сухие губы и лоб, Поликарп откинулся в кресле и поджал губы.

Охранник стоял, сцепив руки за спиной и имея вид, словно это он умертвил Гурама.

– Ну? – спросил Поликарп.

– Что «ну»?

Поликарп был взбешен. Его пальцы шевелились на столе в поисках какого-нибудь предмета, мозг кипел, душа рвалась из тела, чтобы врезать кому-нибудь кулаком по лицу. Ему хотелось поступить оригинально, но на ум не приходило ничего путного.

– Ты что, дебил? – спросил он. – Ты зашел и сказал: Гурам в морге. Я должен это понять так: у тебя зазвонил телефон, ты нажал кнопочку и услышал: «Гурам – в морге». Ты поднялся, зашел ко мне и сказал: «Гурам в морге». Все, Поликарп Олегович, за что купил, за то продал.

– Митрофанов со МКАД от Бутаково позвонил. Говорит: «Кайен» Гурама затаскивали на эвакуатор. Он пробил тему, оказалось, что была крупная авария, Гурама задолбили со всех сторон. Митрофанов помчался к ментам, там выяснилось, что в морге два трупа. Дед какой-то от сердечного приступа кони двинул, и Гурам весь переломанный рядом лежит.

Дядя Поля стал двигать челюстью, словно во рту у него была жвачка. Новость была настолько неожиданная, что он даже не знал, с чего начать.

– Я тебе по утрам руку жму?

– Ну.

– Так вот теперь не буду.

– Это потому что я плохую весть принес? – возмутился охранник.

– Нет, просто если ты так руки держать будешь, они у тебя постоянно вонять будут. Что ты ко мне как к «куму» входишь?! А Митрофанов не говорил: «Захожу в морг, а между дедом и Гурамом кейс стоит?» – не говорил?

– Нет.

Поликарп стал приходить в себя.

– Значит, Митрофанов о кейсе ничего не слышал?

– А о каком кейсе?

– Иди, дорогой, иди…

Как только за охранником закрылась дверь, дядя Поля тотчас схватил телефонную трубку. Набрав номер, надул щеки и шумно выдохнул.

– Я слушаю, – донеслось так ясно, словно его собеседник находился в соседней комнате.

– Геннадий Петрович, это я.

– А-а. Как жизнь?

– Ничего. Помаленьку. Ногу ломит, спину клинит.

– Посиди в кедровой бочке.

– Я уже посидел, хватит, – стараясь не стучать горлышком о край бокала, сказал дядя Поля. – Как раз в кедровой. Шесть лет. Ты такие советы даешь, прямо неудобно.