Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они долго теряли друг друга. Она шла по мосту внутри него, сойдя с царственной белой лошади, а он прыгал на одной ножке от восторга, но опускал голову. Не Йоханна, а Германия держит его в зубах.
Юлиан дрожит, мокрые звезды вынуты из колодца. Белеют хребты созвездий. Лунная блажь. Мир превратился в один язык и два живота. Девушка садится в постели, прижимает сахарные коленки к подбородку. Юлиан молитвенно смотрит мимо.
Йоханна похожа на свою бабушку Марийку: ее точеное хрустальное лицо разбивается на маленькие фигурные обломки, их много в закромах Юлиана, эти осколки, их массу клюют голубки с кровавыми глазами, и яйца этих птиц, красные, похожи на пяточки новорожденного.
Люка, Люка, Lüka – примеряет на себя младенец имя предка, но оно, как круглый камень, катится с его лба, пока нежное семейное прозвище не впускает имя в свою созревшую карету.
* * *2001.
Geh un mach die Fensterlahde uf, Johanna!
Быть наедине с собой в многолюдье.
«Nimm, nimm, Schätzchen, ich habe dieses Buch extra für Dich besorgt. Der Titel lautet «Deutschland hin und zurück», der Autor ist auch Russlanddeutscher. Damit wirst du ruhiger. Lies, es berührt und beruhigt dich»73, – Юлиан, истый дух Германии, продолжает влюблять Йоханну в свою страну. Для нее диковина, диво этот робкий мальчик с белыми прямыми волосами. Книгу Венделина Мангольда она теперь всегда носит с собой. Автор ее любит вокзалы, переплетения путей, его стрела «Augsburg – Würzburg» пронизывает и родной для Юлиана Бонн.
Йоханна стоит на римском фундаменте Германии, всюду Трир, рыжий, осенний Трир. Плиний Старший знал эти места. Взлохмаченный, робкий, Юлиан везет ее в Люксембург, сумеречный город на их глазах постепенно уходит в темноту ступенями крепостных стен: первой гаснет верхняя часть каскада, затем тьма ползет книзу. Йоханне зябко, они снова забираются в машину Юлиана и едут в Германию.
«Geh un mach die Fensterlahde uf, Johanna!»74 – слышит девушка сквозь сон. Это кричит бабушка. Но ставень нигде нет. Йоханна, еще не открыв глаза, ищет руками ставни, Юлиан улыбается, притягивает ее голову к себе, целует волосы. Вечером они расстаются. Ей на конференцию в Гисен, а он занят, не уйти с работы.
Незнакомый город для Йоханны начинается с особой формы отдыха – быть наедине с собой в многолюдье. Она одна. Новые люди рядом как дно в мелком водоеме, к которому можно прикоснуться, а можно просто плыть, не заботясь о безопасности. Быть может, дна давно не достать, и они не ответят на ее приветствие? Увы, остаться одной значительно сложнее, чем общаться. Но и значительно интереснее. Йоханна надеялась, что выходных с Юлианом ей хватит надолго, можно будет пить и пить их драгоценные капли. Но, увы, уже через десять часов после расставания она сильно тоскует по нему, часто смотрит в мобильный, благо Юлиан щедр на сообщения и не играет с ней в молчание.
В воскресенье Гисен погружен в целительную тишину (казалось, жителей здесь почти нет, ни звука, лишь колокольный звон внезапно охватывает город с высокой башни), но с понедельника оживает. Он не игрушечный, как некоторые другие немецкие города. Прогулки по Гисену словно создают вокруг человека воздушную подушку. Город небольшой и понятный. С чистым воздухом. Со своим пешеходным Арбатом. Неожиданный. То встретится железный мост, то тоннель, а в нем узкая речка, поросшие мхом ступени. То городская скульптура обступит тебя, как группка живых людей. То фонтан стеной струй упадет перед тобой с моста ночью.
* * *2001.
Соборы и башни не принадлежат здесь городу.
Красная гусеничка городского трамвая.
Но сказочных чудес от Гисена не ждешь. Телефон замолкает. Нет, все его функции работают, только Юлиан офлайн. Может, дело в городе? Другое дело – Фульда, с ее стреловидными, летящими в небо соборами, они здесь словно на цыпочках. Когда утром на город опускается туман, дома и площади еще видно, а самый высокий собор похож на висящий над городом призрак. В Фульде Юлиан всегда был рядом. Был он рядом с Йоханной и в Халле. Соборы и башни не принадлежат здесь городу. Они нездешние. Город и эти высокие пришельцы откликаются на разный зов. Халле скорее голос, чем слух; а его храмы – слух. Тиканье сердца для слабовидящих на светофоре, шуршание под ногами неожиданного мелкого щебня перед рестораном, Flammkuchen75 в руках шумного официанта – это Халле. А колокольный звон, рассыпавшийся ввысь, а не на землю, и ты с задранной к небу головой – это их Gehör76 и твой Ruf77, окликай и будешь услышан, ведь ты внутри органа слуха, среди золотых молоточков и наковаленок, тебя слышат как