Мадлен переступает порог своего кабинетика, и я чувствую на себе ее взгляд. Она говорит с ними, но смотрит на меня, и на какое-то время у меня появляется уверенность в том, что ей все известно. Во рту ощущается отвратительный вкус, от которого никак не удается избавиться. К горлу подступает тошнота, я направляюсь в туалет и по пути изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Переступив порог, тут же бросаюсь в кабинку, сливаю воду и в самый последний момент склоняюсь над унитазом, надеясь, что меня никто не слышит. Одна лишь желчь, ведь я ничего не ела. Что это, нервы или чувство вины? А может, и то, и другое? Как бы там ни было, мне надо привести себя в порядок, и как можно быстрее. На такие вещи времени у меня нет. Из-за двери меня зовет Джо. По ее мнению, перед эфиром мне надо сходить в аптеку. Одна из них от нас совсем недалеко. Думаю, она права. Я решаю немного подождать, желая убедиться, что все уже позади, потом открываю дверь и мою руки, испытывая облегчение от того, что меня опять оставили в покое.

После эфира мне становится намного лучше. Но вот Мадлен, похоже, совсем нехорошо. Вся в поту, она целое утро бегает в туалет. Списывает все на пищевое отравление. Подозреваю, что, скорее, дело в слабительном, которое я незаметно подсыпала ей в кофе. Мадлен любит кофе, пьет его в больших количествах и никогда от него не отказывается, при том, однако, условии, чтобы он был черным. А еще ей нравится ездить на работу на машине. Общественный транспорт она называет «грязным рассадником посредственностей». Сегодня она не в состоянии сесть за руль, поэтому я предлагаю ее отвезти – к ее немалому удивлению и к явному одобрению Мэттью. Поначалу мне кажется, что она не согласится, но после очередного внепланового похода в туалет Мадлен меняет свое решение, немало меня порадовав.

Мы выходим из офиса. Я несу ее сумку, потому что она «слишком слаба», а на стоянке делаю вид, что не знаю ее машины. Она снимает с сигнализации черный «Фольксфаген-Гольф», передает мне ключи и скрючивается на заднем сиденье, будто ее автомобиль в одночасье превратился в такси. Потом лающим голосом сообщает мне свой почтовый индекс, который я вбиваю в навигатор, приказывает ехать «как можно осторожнее» и в пути «остерегаться иностранцев».

Пока я веду машину, Мадлен засыпает, и я прихожу к выводу, что такая она нравится мне гораздо больше. Молчаливая Мадлен. Пока она спит, ее яд не может выплеснуться наружу, а обычно он непрерывным потоком льется с ее губ.

Ненавижу ездить по Лондону, слишком оживленному и шумному. На улицах слишком много народу, все куда-то спешат, хотя очень немногим из них действительно надо торопиться. Когда мы выезжаем из центра, положение вроде бы улучшается – дороги будто становятся шире, а автомобилей меньше.

Когда навигатор сообщает, что до пункта назначения осталось от силы десять минут, звучит предупреждающий сигнал, а на приборной доске сердито загорается красная лампочка.

– У вас на исходе бензин, – говорю я и вижу в зеркале заднего обзора сузившиеся глаза проснувшейся пассажирки.

– Не может быть, – говорит она.

– Не волнуйтесь, добраться до дома хватит.

– А кто тебе сказал, что я волнуюсь?

Мы опять встречаемся глазами в зеркале заднего обзора. Я выдерживаю ее взгляд – в пределах разумного, когда едешь со скоростью сорок миль в час, – потом вновь смотрю на дорогу.

После этого мы молчим до тех пор, пока автомобиль не поворачивает на ее улицу. Она опять заливается лаем, объясняя мне, где и как припарковаться, однако я, честно говоря, ее уже не слышу. Все мое внимание поглощено домом, в котором она живет, хотя как трактовать увиденное, у меня нет никакого понятия. Место мне знакомо. Я здесь уже бывала.

Пасхальное воскресенье, 1992 год

Дорогой Дневник,

Тэйлор вместе с родителями уехала на пасхальные каникулы, и я чувствую себя совсем несчастной. Мы виделись с ней в последний день занятий и теперь встретимся только во вторник, когда опять пойдем в школу. Она прислала мне открытку. Пару часов назад мама ввалилась ко мне в комнату, по-идиотски улыбаясь, и вручила эту открытку. Она думала, что это меня обрадует. Но ошиблась. Тэйлор, похоже, вовсю там развлекается и совсем по мне не скучает.

Я в этом году на каникулы никуда не поеду, даже в Англии, мама говорит, что мы не можем себе этого позволить. Когда я заметила, что папа очень много работает и поэтому у нас должна быть куча денег, она просто расплакалась. В последнее время мама все время плачет, и она больше не толстая. Может быть, это от переживаний? Как-то на прошлой неделе ей было так грустно, что она даже не смогла приготовить обед и ужин. Мне не позволяют трогать плиту, так что я ела только чипсы и печенье. Когда я спросила маму, переживает ли она из-за Буси, она ответила, что переживает из-за всего.

А потом добавила, что на следующей неделе свозит меня в Брайтон, если я буду хорошей девочкой. Я спросила, куда она меня отвезет, если я буду плохой, но она не рассмеялась. Тогда я напомнила ей, что мне уже десять с половиной лет, я уже слишком взрослая для детских аттракционов, но мне нравится гулять вдоль пирса и слушать шум моря. Теперь, когда я подросла, мама стала искать себе работу с частичной занятостью, как мама Тэйлор. Пока что не нашла, хотя обращалась много куда. Каждый раз, когда ее приглашают на собеседование, она надевает свой черный костюм, которому уже лет сто, слишком сильно красится, а потом возвращается домой и до самого вечера пьет. Я бы тоже не взяла ее на работу, она слишком грустная и ленивая. Перед каникулами мне пришлось три дня подряд ходить в школу в одной и той же юбке. Она сказала, что это неважно, что никто ничего не заметит, и побрызгала меня какими-то отвратительными духами, которыми я потом воняла целый день.

Ланчи, которые родители мне дают с собой, тоже претерпели любопытные изменения. Папа у себя на работе должен в числе прочего заполнять торговые автоматы. У этой работы есть приятный бонус – он приносит домой халявные чипсы и шоколад. На минувшей неделе, к примеру, он притащил упаковку из сорока батончиков «Кит-Кат». Перед последним днем занятий у нас закончился хлеб, и вместо сэндвичей с маслом и чипсов мама дала мне с собой два «Кит-Ката», против чего я совсем не возражала. Но потом воспитательница, которая следит за нашим питанием, во время обеда увидела их и решила, что я просто забыла ланч дома, хотя я и сказала, что это он и есть. Так что она отправила меня к ребятам, которые едят горячие блюда, и это было отлично, потому что в их число входит Тэйлор.

Она, как обычно, сидела одна, так что я подсела к ней. Потом все всполошились, потому что оказалось, что мама не заплатила за мой последний горячий ланч. В конце концов миссис Макдональд, по-видимому, меня пожалела, потому что она сама за меня заплатила, сказав ни о чем не беспокоиться. К тому времени, как я получила свою порцию рыбы с картошкой фри, все остальные уже ушли играть. Поедая ланч, я видела во дворе практически всю нашу школу. Там была и группа девочек из моего класса, среди которых стояла Тэйлор. Они со всех сторон толкали ее, будто тряпичную куклу, и не похоже, чтобы ей это нравилось. Каждый раз, когда моя подружка пыталась вырваться из их круга, они смыкали руки, не пускали ее и вновь выталкивали в центр. Я оставила картошку на столе и отказалась от десерта, хотя еще не наелась. Потом побежала во двор, но не нашла там ни Тэйлор, ни других девочек. Заглянула в другой, четырехугольный, на ступеньках которого она тоже иногда сидела одна, но там ее тоже не оказалось.