Л. Выпьем еще чаю.

Бумажный человек. Мы живем с женой эти дни так же, как жили всегда, только под гнетом самой большой утраты, какую нам пришлось пережить.

Л. Читал газеты.

Наталья. Только и делаешь, что читаешь газеты. И охота тебе знать про новое платье Рузвельта и телят с двумя головами?

Л. Читал, что Буланова расстреляли. Того, с ремешками. Нашего конвоира. Распорядителя похорон.

Наталья. Опять просто так?

Л. Нет. Назвали троцкистом и пустили пулю в спину.

Бумажный человек. Признан виновным в попытке отравить Н.И. Ежова раствором ртути, который распрыскивал из пульверизатора в его кабинете

Л. Цирк.

Наталья. Вот так и Сережу, наверно, убили.

Бумажный человек.…довел до преждевременной смерти одну из моих дочерей, до самоубийства – другую…арестовал двух моих зятьев, которые потом бесследно исчезли. ГПУ арестовало моего младшего сына, Сергея, по невероятному обвинению в отравлении рабочих, после чего арестованный исчез.

Л. Он такой… Рассказывал… Помнишь?.. Хотел идти в актеры. Это от тебя у него. Я-то не понимаю театр. Врут, поют, руками машут.

Наталья. Говори, говори.

Л. А потом Сережа любил двигатели. Двигатели я понимаю. Я только не понимаю, зачем расстреливать за двигатели. Они видят контрреволюцию в двигателях. В шатунах и шестеренках. Они не видят, что сами они – контрреволюция. Сами они шатуны и шестеренки. Шестеренки и шатуны.

Наталья. Говори.

Л. В детстве мне снилось, я первый, один на весь мир человек, и от моего слова зависит все. Бормочу впотьмах – и от голоса рождаются звери и люди. Назвал чье-то имя – и вот он рядом.

Наталья. Назови же.

Л. Зина. Нина. Лева. Сережа.

Бумажный человек. Тук-тук.

Л. Я довольно много жил и произнес довольно много слов. И теперь мне кажется, даже в одинокие минуты, что вокруг довольно много людей и все смотрят на меня. И ждут от меня… довольно многого. Хотя самим пора бы пошевелиться.

Бумажный человек. Тук-тук.

Наталья. Пришел человек, в руках бумага и ничего, кроме бумаги. Что это значит?

Л. Наташа. Наташа. Наташа. Помнишь тот наш день? Тридцать семь чертовых лет назад?

Наталья. Было солнце, как сейчас. Был Париж. И еще совсем мало автомобилей. Я спросила: вы что же, Троцкий, думаете, что никогда не умрете?

Л. И я ответил: кто однажды жил – не умрет.

Наталья. И я обняла тебя.

Л. В Мадриде, в одиночной камере, приговоренный к смерти нацарапал женский портрет по камню камешком. Я водил пальцем по этим каракулям и называл твое имя. На фронте, когда давил Деникин, девчонка с красным пятном на груди орала от страха и смотрела сквозь меня пустеющими прекрасными глазами, похожими на твои. Раздавленная автобусом художница корчилась в руках врача. Миллионы женщин. Мужчин. Друзей. Это всегда была ты. Одна ты.

Наталья. Спасибо.

Л. Этот человек – ко мне. Подожди в соседней комнате.

Наталья. Хорошо.

Л. Я вас ждал. Довольно долго.

Бумажный человек. Да.

Л. Вы что-то принесли. Наверно, рукопись.

Бумажный человек. Да.

Л. Сейчас я открою папку, и там будут пустые листы.

Бумажный человек. Да.

Л. Бумага и ничего, кроме бумаги. Долго вы шли. Я успел многое.

Бумажный человек. Да.

Л. Пустое. Дайте бумагу сюда. Я буду читать пустые листы. Буду дергать пустой рукой. Я повернусь к вам спиной. У вас минута.

Песня третья

Хор

Танда третья

Старуха. Что теперь будет, сеньор полицейский?

Полицейский. Разойдись! Поколочу! Устроили цирк!

Старуха. Эй, публика! Что будет дальше?

Полицейский. Не слушайте дурную бабу. На вверенном мне участке происшествий не обнаружено. Птиц пролетело – одна штука. Один мужской и один женский крик.

Старуха. Эй, публика! Что завтра?

Полицейский. Театр закрыт! За углом теперь кино. Там все как настоящее. Приказываю снять маски!

Старуха. Куда нам идти?

Хор