— Честные кабельщики за трубой с сигаретой не отсиживаются! Они работают в поте лица! Еще сумку с проводами с собой захватил, сволочь! — звенящим от ненависти голосом ответила Таамаг.

Вернувшееся копье вновь уже было у нее в руке. Следов крови на нем Меф не заметил. Но и обычными для суккубов духами оно тоже не пахло.

Меф моргнул.

— То есть ты не была уверена, что… — начал он. Таамаг неподвижно смотрела на него. Лицо точно замерзло: двигались одни глаза. Рядом, похожий на глыбу, застыл ее оруженосец. Антигон оттащил Мефа за локоть.

— Тихо, Дохляндий Осляев! Тихо! Конечно, это был суккуб! Кто же еще?

Гелата и Бэтла уже спешили на помощь. Бэтла, умиряя, обняла Таамаг за плечи, а Гелата отвела в сторону Мефа. Тот начал что-то говорить, показывая на Ирку, потом на вокзал. Ему хотелось хоть перед кем-то оправдаться, почему он жив, а Ирка нет.

Но Гелата не нуждалась ни в каких оправданиях.

— Погоди! — оборвала она. — Хватить пузырить!

— Чего?

— Не могу смотреть на человека, который пузырит кровью… Ты что, ничего не чувствуешь?

Меф понял, что речь идет о нем, только когда коснулся губ тыльной стороной ладони.

— Ерунда… Зубы целы… это меня просто заце…

— Подойди! — Гелата насильно притянула к себе его голову, провела по губам платком. — Так лучше. Теперь можешь говорить!

Но Мефа уже интересовало другое.

— Ты же видела Ирку, да? Гелата, помедлив, кивнула.

— Она… — начал Меф. Страшное слово «смерть» не выговаривалось. — Как они заставили ее превратиться в лебедя?

Гелата посмотрела на окровавленный платок. Подула. Кровь с него исчезла. Меф ощутил, что и губы больше не кровят.

— Никак, — ответила она.

— Что никак?

— Они знали: валькирия-одиночка умирает трижды. У нее три жизни: человека, лебедя и волчицы. Вначале они убили человека. У мертвого лебедя отрубили крыло. Волчицу убить не успели: вы с Антигоном им помешали.

— Я не видел волчицу, — упрямо сказал Меф.

— И хорошо.

— Что хорошо?

— Скоро поймешь!

Гелата обернулась. Сквозь толпу медленно пробиралась «Газель» «Скорой помощи». Проблесковый маячок мигал, но сирена была выключена. Обычная «Скорая», а не реанимация и не глухая бортовая «Газель», в которую грузят тела. Машина остановилась рядом: подъехать ближе ей мешали столбы.

Ирку и Матвея подняли на носилки. Мефодий, недоумевая, посмотрел на Гелату.

— Но она же… — начал Меф.

— Погибла? Нет. Я ее внимательно осмотрела. Погибла валькирия-одиночка. Сама девушка останется жить, — спокойно ответила Гелата. — Я же сказала: из трех жизней они забрали две.

Меф отказывался понимать.

— И что, Ирка теперь станет волчицей? Гелата куснула мизинец. Была у нее такая детская привычка: некоторые грызут большие пальцы, а Гелата мизинцы.

— Волчица — часть валькирии. Девушка останется жить. Но станет такой, какой была до всего. Понимаешь: до всего.

— А копье? Щит? Шлем?

— Их передадут другой. Они больше не будут ее слушаться…

— Не будут?

— Ты что, не понял? Валькирия-одиночка убита. Осталась девушка, которая была до всего. Ирка больше не валькирия. Копье ее не узнает.

Носилки были уже рядом с Мефом. Один из санитаров споткнулся. Носилки накренились, одеяло соскользнуло. Буслаев, ужаснувшись, увидел бесконечно тонкие и слабые ноги, почти лишенные мышц.

* * *

В одну «Газель» набились все. Мефодий с Антигоном, четыре валькирии с оруженосцами, носилки с Иркой и Багровым. Плюс бригада «Скорой» из трех человек. Врач косился на все это безобразие, но почему-то терпел. И как оказалось, напрасно.

— Останови! — велела Фулона водителю за первым поворотом.

Тот остановил.

— Теперь вылезай!

Водитель был не лишен чувства юмора.

— Вы что, собираетесь угнать «Скорую»?

— Разве я что-то говорила про угон? — ледяным голосом поинтересовалась Фулона. — Машину сможете забрать в Москве… У поста ГАИ по Дмитровскому шоссе, на выезде из города. Через час.

Водитель и санитар переглянулись. От Белгорода до Москвы семьсот километров. Видя, что ее не принимают всерьез, Фулона повернулась к Таамаг:

— Тамара! У нас сложности!

Таамаг, сжимающая кистевой эспандер (она делала это почти постоянно), без усилия разодрала его на две части.

— Считаю до нуля. Ноль!

Бригаду «Скорой» как ветром сдуло. Оруженосец Фулоны пересел за руль. В зеркальце он видел, как врач спешно нажимает кнопки телефона. Оруженосец свернул в переулок, потом еще в один, пустынный.

— Никого, — сообщил он.

Фулона вызвала золотой шлем и ладонями коснулась небольших крыльев. За несколько секунд до того, как «Скорая» исчезла во вспышке мощнейшей телепортации, Мефодий увидел, как Багров шевельнулся, а потом сразу — без раскачки — рывком сел в носилках.

— А где?.. — начал он, беспокойно поворачиваясь.

Гелата быстро положила ладонь ему на лоб.

— СОН! — приказала она, подхватывая на плечи расслабленное тело…

Валькирия золотого копья ошиблась. У поста ГАИ по Дмитровскому шоссе «Скорая» стояла не через час, а через пятьдесят пять минут.

В квартире у Фулоны собрались уже все валькирии. Багров, приведенный в чувство, мрачнее мрачного сидел на подоконнике. Его раны уже затянулись. Некромаг, он и есть некромаг.

— Что с ней теперь будет? — спросил он. Никто не спешил отвечать. Бэтла посмотрела на Таамаг, та, крякнув, повернулась к Фулоне, и вместе они уставились на Гелату.

— Я ее подлатаю. Раны смертельны, но одна жизнь — я уже говорила — у нас в резерве, — избегая смотреть на него, ответила Гелата.

— А ноги?

Гелата качнула головой.

— Нет, — сказала она едва слышно. — Я могу привести Ирку только в то состояние, в котором она была до всего. Девушка на коляске. В противном случае мое воскрешающее копье утратит свою силу. Станет просто деревяшкой с наконечником.

— Все хорошее в мире только для валькирий? — злобно спросил Багров.

Гелата все так же смотрела не на Багрова, а в окно. Ее слабый голос окреп и почти звенел:

— Извечный вопрос: если свет есть, почему умирают дети? Рождаются калеки? Существуют войны, болезни, аварии? Почему Ирка, такая хорошая, должна быть прикована к коляске? И почему он — этот самый свет — позволяет всему этому происходить?

— Ну и почему? — спросил Матвей с вызовом.