Длинная улица закончилась площадью, усеянной осколками разбитых фонарей. В самом центре стоял почерневший мраморный постамент с четырьмя лошадиными ногами. Верхняя часть статуи была снесена взрывом, а возможно, как предположил Твинас, землетрясением или извержением вулкана.

— Здесь, по всей вероятности, находился всадник, — заметил Кадрилис, указав на разломанную статую.

Эйнора, сидевшая рядом с Менесом, не осмелилась поглядеть туда даже краешком глаза.

— Мимо чего мы сейчас проезжаем?.. А сейчас? — расспрашивала она.

— Сейчас, — спокойно объяснял Менес, — мы выезжаем с площади. Дальше пробиваться не имеет смысла, всюду руины да пожарища.

— Руины да пожарища, — повторила Эйнора.

— Вам не нравится моё спокойствие? — вдруг спросил пилот.

Эйнора равнодушно пожала плечами.

— Там, — ответила она, — в стеклянном шкафу, я тоже была спокойна. Но здесь же не шкаф, здесь погибший город! А возможно, погибла и целая планета! А вы…

— Про… простите, — явно взволнованный, вмешался в разговор Кутас, — а как выглядят вул… вулканы, которые тут изверглись?

— При посадке я не заметил никаких вулканов, — холодно ответил пилот.

— Совсем ни одного вулканчика?

— Да брось ты, Кутас. Заладил: вулканы, вулканы… — удивлённо заметил Кадрилис.

Щенок, поразмыслив, выдавил:

— А вот я… я видел на картинке один вулкан и сейчас хотел бы увидеть его живьём.

— Живьём! Живой вулкан, ква-ква-ква… — покатилась со смеху лягушка.

— Как вы можете смеяться среди этих руин? — спросил вдруг незнакомый тоненький голосок.

Он доносился откуда-то из поднебесья.

Игрушки, все как один, подняли глаза вверх, даже Эйнора задрала голову С неба спускался паяц, уцепившийся руками за раму воздушного змея. Верёвка от змея, судя по всему, сгорела. Опустившись на землю, паяц положил своё средство передвижения на землю, поправил на себе блузу и колпак с поникшим обгоревшим помпоном.

— Так над чем же вы всё-таки смеётесь? — переспросил он.

— Я, — первой обрела дар речи Лягария, — смеюсь не над руинами и несчастьем, постигшим планету, а над весельча…

— Добрый день, — не дал ей закончить Кадрилис.

— Здравствуйте, — поздоровался паяц. — Что вас привело на нашу планету? Я видел ваш космический корабль. Что вы здесь ищете?

— Мы не ищем, — с важным видом пояснила лягушка, — а пополняем запасы воздуха в резервуарах корабля. По этому случаю решили заодно оглядеться и обнаружили такой хаос, которого нам не доводилось видеть за время путешествия. Сама же я являюсь командиром группы путешественников. С кем имею честь разговаривать?

— Паяц Улюс-Тулюс из погорелого театра кукол. Вот что от него осталось, — длинным закопчённым рукавом он указал на две рухнувшие колонны. — Под завалами остались все мои друзья по сцене, все игрушки… всё…

— А как же вам удалось спастись? — спросил Кадрилис.

— Я поднялся на воздушном змее, чтобы полюбоваться на звёзды, снизу-то, за ограждениями, их не видно. Я знал про дырку в плетении, пролетел сквозь неё и вот что застал по возвращении… ничего не нашёл… — Он обвёл грустными тёмно-синими глазами всё вокруг и горестно покачал колпаком с обгоревшим помпоном.

— Но скажи, братец, — пробасил Твинас, — что же здесь всё-таки случилось? Кто всё это разрушил?

— Вул… вулканы, да? — осёкшимся от волнения голосом спросил Кутас.

— Здесь произошло то, что должно было произойти, — ответил паяц. — Непременно, рано или поздно.

— Вот здорово! — снова вырвалось у Кутаса. — Про… простите.

— Я им говорил, кричал со сцены, что это случится. Марионетки помалкивали, а я кричал. Но они меня не слушали, шутов никто не слушает, от них ждут только забав, дурачеств и весёлых проделок!

— Вы как-то уж больно стихийно рассказываете, — сделала ему замечание командир Лягария. — А нельзя ли почётче изложить ситуацию?

— Да он и без ситуаций отлично рассказывает, — возразил Кадрилис. — Валяй дальше в том же духе, приятель.

Последний угасающий лучик солнца успел ещё на миг осветить белое, как бумага, лицо паяца, его тоскливые глаза. Когда паяц заговорил снова, его слова доносились уже из темноты:

— Всё началось с птички, спокойной, мирной птички с белыми пёрышками, ха-ха-ха… — В темноте смех шута прозвучал жутковато. — Дело в том, что такая птичка была одна-единственная на всю планету: когда остальные птицы вили гнёзда, выводили птенцов, искали корм, эта белая птичка порхала в голубых высях с цветущей оливковой веточкой в клюве. Как я уже говорил, она была единственная в своём роде на всей планете, и этого достаточно. Первым ею заинтересовались в городе Омас. «Это не дело, — сказал городской голова, — что такая спокойная, мирная и безоружная птичка порхает без присмотра одна-одинёшенька. Ещё возьмёт и прикончит её из рогатки какой-нибудь негодник. Надо приставить к ней охранника». И он выставил на высокой башне часового с ружьём. «Да разве ж это охрана?! — вскипели от зависти жители другого города, Онависа. — Лучше мы сами позаботимся о пташке!» И горожане выставили двух часовых с двумя ружьями. Тогда не стерпел владыка третьего города и выделил пять часовых с ружьями и в придачу одну пушку. Ясное дело, что и четвёртый город не пожелал уступать соперникам и пожертвовал на дело охраны птички целый танк…

И города вступили в соревнование и начали вооружаться до зубов! И чем активнее они вооружались, тем больше хвалились друг перед другом: «Ну-ка, скажите, какой другой город сделал для птички больше нашего? Только мы её истинные покровители и защитники. Ура нашему городу, ура-ура!»

А что же жители этих городов? Они обнищали, втянули животы и затянули ремни — ведь всё уходило на защиту птички, иными словами, на создание нового оружия и содержание армии… Ну кому бы пришло в голову, что одна маленькая мирная пташка способна проглотить столько, сколько под силу семиглавому дракону?

— Вот тебе раз! — недоуменно развёл лапами Кадрилис. — Никому бы не пришло!

— Скажите, — пробасил Твинас, посасывая трубку, — а сама-то птичка где была, что поделывала?

В это время начало светать, засиял краешек солнца.

— Птичка? — Паяц горько усмехнулся. — Да за всем состязанием ради птичкиного блага о ней самой как-то забыли. Даже вспомнить не могли, как она выглядит, а увидели бы её, то не узнали бы… Нет, никто не знал, где она и что с ней. Возможно, какой-нибудь озорник прикончил её из рогатки, или кот растерзал, или оголодавший горожанин сунул в кастрюлю, прямо с её цветущей веточкой, и сварил суп… Разве что картинки с её изображением висели на некоторых танках.