Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
5 января 1948 года была опубликована монография «Сексуальное поведение самца человека». Около восьмисот страниц. Книга была сделана на основе более чем двенадцати тысяч интервью, которые провели Альфред Чарльз Кинсли (профессор зоологии Индианского университета) и его коллеги Вардел Б. Помрой и Клайд И. Мартин с помощью группы молодых специалистов. Получившая известность как «Доклад Кинси» (и пять лет спустя дополненная вторым томом по женской сексуальности), эта книга в количестве двухсот тысяч копий разошлась по стране уже в течение ближайших месяцев после публикации. В качестве точки, порождающей множество споров, начиная от методов исследования и кончая возражениями морали, этот доклад давно уже стал одной из интеллектуальных легенд ХХ века. Если брать «Доклад Кинси» в культурном контексте, можно лишь подивиться, что такое несравненное и тщательное описание сексуальных практик могло появиться – и встретить подобный интерес – в традиционно пуританском обществе Северной Америки. Однако более близкий и биографически информированный взгляд обнаруживает специфическую конфигурацию страстей и интересов, которая материализовалась в «Докладе»; и эта конфигурация могла достичь определенного уровня плотности именно в особых американских условиях.
На момент публикации Альфреду Кинси было пятьдесят три года. Он родился в семье преподавателя колледжа в Нью-Джерси и рос под двойным давлением: ограниченности финансовых средств и моральной строгости ортодоксального методизма его родителей. Именно такое происхождение, быть может, и ответственно за особенную двойственность жизни Кинси. Ибо, с одной стороны, кажется, что этот исследователь поставил строгий морализм, господствовавший в его семье, на службу науке: стал знаменитым энтомологом, специализировавшимся на методах и практиках эмпирического измерения. А с другой стороны (и в психологическом отношении это могло идти как реакция на полученное воспитание), Кинси отстаивал идею сексуальной свободы для индивида – цель, которая по своей серьезности могла соперничать с его научными исследованиями. Соединением для обеих этих частей его жизни послужила квазиэкзистенциалистская интерпретация дарвиновских принципов эволюции. Вера в «законы природы» заставила Кинси требовать, чтобы люди использовали максимальный набор доступных им сексуальных практик: «биологию надо было учитывать, когда люди сформулировали сексуальные законы и способы поведения»[67]. С начала 1930-х годов Кинси прославился в университете тем, что добровольно вызвался консультировать студентов по всем сексуальным вопросам. И что могло быть естественней, чем то, что в 1938 году ему поручили вести «брачный курс» для вольнослушателей, который должен был готовить участников к сексуальной деятельности. От этого курса – дерзкой инновации по тому времени – оставался только шаг до замысла использовать стратегии эмпирического исследования, чтобы расширить свою предметную сферу. Десять лет спустя Кинси написал в предисловии к «Докладу»:
Данное исследование ‹…› представляет собою попытку аккумулировать объективно установленную совокупность фактов о сексуальной жизни, которая строго избегает социальных или моральных интерпретаций этих фактов. Каждый человек, который будет читать этот доклад, захочет осуществить интерпретацию сообразно тому, как он понимает моральные ценности и социальные приоритеты; но это не является частью научного метода, и, в сущности, ученые не обладают особыми способностями производить такую оценку[68].
Этот исследовательский проект скоро получил обильную финансовую помощь, и у Кинси появились средства, чтобы составить – и со временем усовершенствовать – опросник, который насчитывал в целом 521 пункт. В среднем в интервью «обычно» покрывалось около 300 из них, «ибо субъекта опрашивают только о тех вещах, в которых он имел специфический опыт»[69]. В дополнение к этим интервью Кинси организовывал сессии по гетеросексуальной и гомосексуальной деятельности в своем частном доме в целях научного наблюдения. Когда он сам не принимал в них участия, Кинси наблюдал за ними с вниманием профессионального энтомолога:
Он буквально был в центре событий, его голова была лишь в дюйме от гениталий пары, достаточно близко, чтобы чувствовать запах тел и слышать хлюпанье сосков. И поверх стонов и хрипов можно было слышать, как Кинси что-то бормочет, указывая на различные знаки сексуального возбуждения, по мере того как пара проходила разные стадии сексуального акта. Ни один исследователь не имел столь острого глаза. Ничто не ускользало от Кинси – ни мельчайшее изменение в тоне кожи на груди, которое соответствует приливу крови во время возбуждения, ни непроизвольное подергивание мускул ануса во время оргазма – Кинси видел все[70].
Участие в эксперименте у Альфреда Кинси ни в коем случае не ограничивалось научным наблюдением. Верный собственному утопическому идеалу неограниченной свободы индивидуального сексуального поведения, он активно участвовал в происходящем и пытался прожить все до конца, доводя все свои личные склонности до полного осуществления. Также исследователь на протяжении многих лет вырабатывал совершенно особую технику мастурбации. Около 1950 года «м-р Y» – участник эротико-научных экзерсисов Кинси – увидел, как тот ввел в свой пенис «зубную щетку, головкой вперед, и, чтобы облегчить вход, он как можно шире раскрыл мочеиспускательный канал»[71].
Несмотря на удивительное продвижение вглубь неразмеченной (или слабо размеченной) территории сексуального освобождения, несмотря на свой впечатляющий по размерам опросник – «гордость и радость Кинси»[72], для которого он изобрел детальнейший код аббревиатуры, – несмотря на беспрецедентное число проведенных интервью и на те реальные достижения, которые изменят навсегда наш взгляд на сексуальность (и прежде всего семиградусная шкала между «исключительно гетеросексуален» (0) и «исключительно гомосексуален» (7), которая подорвала обычную бинарную систему оценки), – несмотря на все это, оставалась одна проблема, которая все больше озадачивала и тревожила его исследовательскую группу. Это была проблема честности – или нечестности, – которую демонстрировали интервьюируемые. Тридцатистраничная вводная глава «Доклада» обращалась к этому вопросу, но он остался неразрешим. Ибо даже в тех случаях, когда честности «субъекта» можно было полностью доверять, все равно оставались сомнения – а точно ли он помнит детали своего опыта. Соответственно, кажется, что методологическое самопонимание сдвигалось от строгого эмпиризма к более герменевтическому стилю:
Как и хороший торговец лошадьми, он отлично знает, как закрыть сделку! Опытный интервьюер знает, когда он установил достаточную связь, чтобы получить честный ответ, и таким же образом субъект знает, что может дать честный ответ интервьюеру. Обучиться узнавать эти признаки, сколь бы неощутимыми они ни были, – это наиглавнейшая вещь при контролировании точности сведений в интервью[73].