— Почему здесь? — спросил Ребус, избавившись от окурка.

— Не понял? — переспросил Лайтхарт.

— Разве в Питлохри нет приличного обезьянника? Там бы с ним и поговорили.

— Там нет подходящей комнаты для допросов, — ответила Кларк. — И технологии.

Технология означала видеокамеру и звукозаписывающую аппаратуру. Когда Лайтхарт, Кларк и Ребус вошли в комнату на первом этаже, полицейский в форме налаживал и то и другое. На стенах, выкрашенных кремовой краской, не было ничего, кроме надписи «Не курить» и нескольких попыток граффити на штукатурке. Видеокамера висела высоко в углу, направив свой глаз на стол и три стула. Томас Робертсон сидел, вцепившись в край стола; одно его колено нервно подергивалось. Очевидно, он полагал, что влетел всерьез. Так и было задумано.

— Все готово? — спросил Лайтхарт у полицейского.

— Да, сэр. Запись уже ведется.

Лайтхарт сел против Робертсона, Кларк заняла единственный оставшийся стул слева. Ребус не возражал. Он встал, прислонившись спиной к стене, так, чтобы Робертсон хорошо его видел. Лайтхарт дождался, когда полицейский уйдет, потом приступил к формальностям: назвал всех на камеру, объявил место проведения допроса, дату и время. Как только он закончил, заговорил Робертсон.

— Меня увольняют на фиг, — пожаловался он.

— Это почему?

— Вы дергаете меня со смены второй раз за два дня.

— На то есть свои причины, мистер Робертсон, — сказала ему Кларк. Она еще накануне сделала распечатку из его дела — некоторые подробности ареста и приговора. — Если бы вчера вы сказали нам правду, то мы, глядишь, обошлись бы и без сегодняшнего разговора.

— Я вам правду сказал.

— Ну, если смягчать выражения, то вы приуменьшили тяжесть своего преступления.

Кларк принялась зачитывать приговор. Робертсон встретился взглядом с Ребусом, но не увидел сочувствия. Когда Кларк закончила, в комнате на какое-то время воцарилось молчание.

— Сопротивление аресту после драки с подружкой? — вопросительно проговорила Кларк. — Нет, мистер Робертсон, — попытка изнасилования женщины, с которой вы только что познакомились.

— Все было не так, мы оба напились. Поначалу она была совсем не против…

Кларк показала ему фотографию жертвы на больничной койке:

— Порезы, царапины, ссадины и синяк под глазом.

Говорите, она была не против этого?

— Ну, дела пошли немного… — Он заерзал на стуле.

Это был тот самый человек, снимок которого анфас и в профиль Кларк показывала Ребусу, но что-то в нем изменилось. Жизнь его немного пообтесала. А может быть, тюрьма, где его содержали вместе с другими, сидевшими за сексуальные преступления. Или просто время. Прежде он был красив, но теперь быстро терял привлекательность.

— Где вы выросли? — спросила Кларк, делая вид, что просматривает свои записки в поисках подробностей.

Быстрая смена темы: классический метод проведения допроса. Робертсону нельзя было давать спуску. Ребус еще не видел, как ведет допрос Кларк, в отличие от Лайтхарта, который провел с ней вчерашний день; Ребус надеялся, что Лайтхарт понимает: его вмешательство ничего путного не даст.

— В Нэрне, — ответил Робертсон.

Она закинула крючок:

— Не очень далеко от Инвернесса?

— Довольно далеко. — По какой дороге?

Он глянул с издевкой:

— А-девяносто шесть.

— Родились в тысяча девятьсот семьдесят восьмом?

— Верно.

— В Нэрне?

— Точно.

Кларк снова якобы углубилась в свои записи. У Робертсона пересохло во рту — он облизнул губы.

— А вы Миллениум помните, мистер Робертсон?

Лайтхарт не мог скрыть удивления при этом вопросе.

Он повернулся в сторону Кларк.

— Как-как? — переспросил Робертсон.

— Хогманей тысяча девятьсот девяносто девятого года — такая дата, что каждый помнит, где был.

Робертсону пришлось задуматься.

— Я, кажется, был в Абердине. С друзьями.

— «Кажется»?

— Точно в Абердине.

Кларк стала записывать, но, еще не закончив, задала следующий вопрос:

— У вас были партнеры после выхода из тюрьмы?

— Женщины, что ли?

Она посмотрела на него:

— Или мужчины.

Он фыркнул:

— Нет уж, спасибо.

— Тогда женщины, — снизошла она.

— Ну, было несколько.

Он провел ладонями по щекам, и те скрипнули, как наждак. На костяшках пальцев были грубо вытатуированы звездочки.

— А теперь у вас эта барменша из Питлохри?

— Да, Джина.

— Она знает, что вы сидели?

— Я ей сказал.

— Сказали то же, что и нам? — Кларк уставилась на него через стол. — Может быть, мне стоит просто проверить…

— Слушайте, я уже сказал — я никогда не видел эту девушку!

— Давайте-ка остынем, — вмешался Лайтхарт.

— Значит, в две тысячи восьмом году вы жили на северо-востоке? — нарушила воцарившуюся тишину Кларк.

— Что?

— Попытка изнасилования имела место позади ночного клуба в Абердине.

— И что?

— А то, что вы там жили?

— Типа того.

Кларк прочла:

— «Ночевал у друзей». Вы были безработным?

— Да.

— Но искали работу? — Да.

— Ездили туда-сюда?

— Вы на что намекаете? — Робертсон переводил взгляд с одного на другого. — Вы что хотите доказать?

— Хорошо ли вы знаете дорогу А-девять, мистер Робертсон?

Когда он не ответил, Кларк повторила вопрос.

— Да я на ней работаю, к херам собачьим, — выпалил он.

— Спокойнее, — остерегающе проговорил Лайтхарт.

— Послушайте, вчера разговор шел только о том, видел я эту девушку или нет, а теперь — тысяча девятьсот девяносто девятый, две тысячи восьмой и еще бог знает что. Ну да, я какое-то время чалился на шконке. Ну хорошо, я не сказал вам всю правду — о таких вещах не кричат во все горло. — Он подался вперед и отчеканил: — Не тот случай, чтобы гордиться.

Выговорившись, он снова откинулся на стуле, который протестующе скрипнул.

Кларк подчеркнуто не спешила прервать молчание, продолжая изучать свои записи.

— Вас не было на Миллениум в Эвиморе? — спросила она наконец.