— Я и благодарен, — говорю серьёзно и боюсь пошевелиться. Иначе схвачу её в охапку, перекину через плечо и поволоку в спальню. На чёртову кровать.

— Ты замечательный, — всего два слова, а в груди, взбрыкнув, трепыхнулось сердце. — На ощупь, — доносится сквозь топот взбесившегося пульса, что грохочет в ушах, как молот по наковальне. Ах, только на ощупь… Но и так тоже неплохо. Пока.

Прижимаюсь к ней. Целую в губы. Глажу руками спину. Обхватываю ягодицы ладонями. Вдавливаю в себя. И она выгибается.

Всё то же самое, что в коридоре. Но я сдерживаю себя. Не позволяю прорваться грубой дикости — и получаю отклик.

— Ты тоже ничего так. Приятная, — позволяю себе поддеть её, за что получаю кулачком в плечо. Ух ты. Дерётся. Это забавляет меня. Смеюсь. Нет. Хохочу. И тяну-таки её в спальню.

Под покрывалом — белая простынь. Ослепительная. Гладкая. Прохладная. Новая. Она постелила её для себя? Или всё же думала, что одиночеством её брачная ночь не закончится?

Я слышу, как Тая шумно сглатывает. Секунда — и уже потеряла боевой пыл. Но решительность, кажется, никуда не ушла.

Она смотрит, не моргая, на постель. А затем, очнувшись, медленно расстегивает пуговки на халате. Я слежу заворожено. Как же эротично простое действие. Обыденное. Ничем не примечательное. И хорошо, что она делает это сама. Я и любуюсь, и наслаждаюсь. И понимаю: она действительно решилась.

Выдыхая, Тая распрямляет плечи. У неё красивая округлая грудь. Твёрдая, стоячая. И соски торчат задорно. И ореолы у неё светлые, нежные. Этим можно любоваться бесконечно.

Она первой ложится на кровать. Вытягивается с наслаждением. Закидывает руки за голову, отчего груди подскакивают вверх и становятся ещё красивее. Отчётливо проступают рёбра. Впалый живот втянут, ноги перекрещены. Наверное, она так справляется с волнением.

Белые трусики — кружевные. Не открытые, но изящные. Это бельё не похоже на добротный хлопок. Это почти произведение искусства. Молодец её подружка. Я уверен: трусики — её рук дело.

Я бы мог лечь на вторую половину, но решаю немного пошалить, чтобы снять напряжение, что невольно повисло в спальне. Ложусь рядом, бесцеремонно двигая её телом.

— Подвинься, жена. Нельзя быть такой толстой. Разлеглась на всю кровать, а я большой, не могу ютиться у самого края.

Мне удаётся. Тая хохочет, двигается, отпихивает меня руками и ногами. Я наваливаюсь на неё, делаю вид, что хочу укусить. Целую беспорядочно и руки, и пальцы, и куда попаду. А потом мои губы находят её сосок, и шутки заканчиваются.

Я целую её нежно и всю. От трепетных век, до пупка. Томительно. Нежно. Не спеша. И чувствую, как она разогревается, оживает, ёрзает, вздрагивает. Для неё всё ново. Но о таком отклике, наверное, мечтает любой мужчина.

Я избавляю её от кружева — единственной тряпки, что разделяет наши тела. Глажу по складочкам. Довожу до оргазма. Пью её стоны губами. Трогаю окаменевшие соски пальцами. Так приятно понимать: это сделал я. Она моя. И я сделаю её женщиной. Буду её первым и единственным.

Раздвигаю Таины ноги и сгибаю их в коленях. Устраиваюсь поудобнее. Её живот ещё слегка подрагивает после пережитого экстаза. Она готова — влажная, горячая, манящая.

— Эдгар, — у неё не глаза сейчас, а два тёмных провала.

— Не бойся. Я буду нежным и терпеливым.

Кивок. Вздох. Я вожу членом по её складочкам, задеваю клитор. Медленная пытка. Чувственное наказание. Головка легко погружается в её вход. Совсем немного. Чуть-чуть. Но с каждым разом — всё глубже. И вот я начинаю входить в неё. Придерживаю ноги. Смотрю ей в глаза — огромные, распахнутые.

Толчок. Её вскрик. Погружаюсь глубже и замираю. И в этот момент она двигает бёдрами, подаётся навстречу, вбирая меня без остатка, до упора.

Я вижу, как по виску у неё катится слеза, но уже не могу остановиться: двигаюсь медленно. Почти выхожу и погружаюсь снова. Двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь. Быстрее, но не резко. В мареве страсти мне хватает сдержанности и ума не пронзать её, не вколачиваться.

Ещё. И ещё. Мышцы сводит от напряжения. Я пытаюсь удержаться и не навалиться на неё всем своим весом. В голове гудит. Тело скручивает перед близкой разрядкой. Я успеваю выйти и кончить ей на живот.

Стону сквозь зубы и содрогаюсь. И в это мгновение её пальцы зарываются в мои волосы, притягивают к себе. И я, не удержавшись, всё же подгребаю её под себя. Вжимаюсь всем телом, наваливаюсь всем весом и расслабляюсь.

— Вот и всё, — шепчут её губы. — Не так-то уж это и больно.

Удивительная. Она меня успокаивает или себя?

— Моя, — произношу громко и удивляюсь этому слову, что сорвалось с языка помимо моей воли. Но я не хочу сейчас думать об этом. «Моя!», — ревёт во мне первобытный дикарь, и я целую свою жену. Так долго, пока хватает дыхания.

Рано утром он уходит. Встаёт чуть свет. Плещется в душе. Одевается вообще не в спальне. Я делаю вид, что сплю. Он не заходит ко мне. Не возвращается. Не топчется в нерешительности на пороге. Не смотрит на меня спящую.

За ним просто закрывается дверь. Щёлк. Наверное, так уходят от нелюбимых жён или случайных любовниц на одну ночь. Или проституток. Мне почему-то обидно. В груди сжимается так, что тяжело дышать.

Вот как, как можно быть таким? После глубокой нежности и заботливости (он мыл меня собственноручно в душе, а потом всю ночь сжимал в объятиях, словно боялся, что я сбегу) — полное тотальное бездушие. Не поцеловал мимолётом, не поправил одеяло. Деловито собрался, натянул свои вещички и свалил.

Мне не хватает воздуха. Я смотрю на испачканную простынь. Здесь и его семя, и моя кровь. Два бурых пятнышка. К чёрту всё. Судя по всему, не фиктивность женитьбы для Эдгара заключается в сексе. Подтвердил свои права — и можно быть абсолютно спокойным. Нежность и прочие вещи для него ничего не значат.

Вот такая злая, лохматая, заспанная, я вылетаю на кухню. И останавливаюсь, как громом поражённая. Там стол, заставленный блюдами из «Тарантеллы». Разложены куски пиццы, салаты и прочие вкусности. И тирамису. И белый флаг записки: «Буду вечером. Не скучай. Э.»

Размашисто-летящий почерк. Он мне завтрак приготовил. Как мог. Но не поцеловал, вот же сухарь эдакий! Ну, ладно. Есть материал, его нужно изучить, а потом приспособить под себя. Или немного прогнуться местами — что поделать.

Это было настроение на весь день. С привкусом тирамису. Я глупо улыбалась Игорю. Эдгар водителя, видимо, на курсы сфинксов посылал: каменное изваяние и всё. Только вежливые «здрасьте». Открыть-закрыть дверцу.

— Ну что там? — трясёт меня, как яблоню, неспокойная Синица. Она взъерошенная, с воспалёнными веками. Впору её спросить, «что там». Хотя я догадываюсь. И лучше бы моя догадка оказалась ложной.

— Ты что, спала с этим упырём? — игнорирую я её наезд и наезжаю сама.