способен. Крысу дохлую поднял, червяка какого-то — и всё! Ни тебя, ни меня это не спасёт. Не донум, а так. Ни о чём!

— Да что ты понимаешь!

— Уж побольше тебя, я книг про некромантов знаешь сколько прочитала?! Другой бы на твоём месте сейчас бы войско из скелетов поднял, захватил бы трон и спас девушку, но нет! Даже из тюрьмы нас с тобой спасла я и мой донум!

— Эй, давай-ка про тюрьму потише! — зашипел Март.

— Эй, лирта, это мой бокал! — возмутился какой-то незнакомый дядечка с окладистой бородой!

— Простите, лирта не в себе из-за несчастной любви! — Март кинул на стол несколько зеленоватых монет. — Лирте нужно на воздух!

— Сам ты не в себе! — слабо сопротивлялась я, пока он тащил меня на открытую и удивительно безлюдную, тихую террасу: очаровательно-уютную, с маленькими деревянными столиками в виде больших грибов с плоскими шляпками. На каждом из столиков в причудливых глиняных подсвечниках слабо горели довольно кривобокие восковые свечи. — Сам ты иди на воздух!

Мы остановились, Март почти силой усадил меня на небольшой стульчик без спинки, наклонился, глядя в лицо пугающе бездонными чёрными глазами.

— Я не настолько безнадёжен, Агнесса. То, что я умею и знаю, уникально. Если бы только не этот дурацкий случайный прокол тогда… Но они все ещё узнают, кого и что потеряли. Пальцы себе до локтей сгрызут.

— Эй, — я, кажется, даже слегка протрезвела. Стало холодно, как-то неправильно холодно. И тихо. — Прости. Не то наговорила.

Впрочем, возможно, мне просто показалось — про холод.

— Я тебе докажу, — голос Мартена звучал так приглушённо. Так незнакомо. Он наклонился, и извлёк из голенища сапога маленький узкий кинжал — лезвие блеснуло в свете свечи.

* * *

— Ты сошёл с ума, — сказала я, и в этот момент была точно, на все сто процентов с лишним уверена: да, он сошёл с ума.

А что? Что я в сущности, о нём знаю? Да, Март парень забавный, и в целом хороший, и не хотел бросить меня тогда, в тюрьме, и вообще… Но вот с другой стороны, привёл в дом утех, к кваркам этим кинул — будет так нормальный человек себя вести? Да и к тому же, донумы, кто их знает, как они влияют на сознание. Особенно то, что связано с некромантией, хотя даже сейчас Март не увязывался у меня с представлением о некромантах.

Некроманты должны быть такие страшные, жуткие, но красивые, властные, угнетающе-харизматичные, чтобы сама госпожа Смерть слюнями капала и руку для поцелуя протягивала. Такие как…

…следователь Лигран.

Точно.

Вот он — вылитый некромант. Или вампир. Нарисуй и на обложку. А Марту подошла бы роль молодого лешего. Лохматый и весь какой-то… некузявый.

Словечко, пришедшее на ум, едва ли не заставило улыбнуться — но нерождённая улыбка так и застыла на губах при взгляде на лицо Марта, на кинжал, зажатый в его руке.

А ведь на маньяков-то часто никто и не думает, что они маньяки. Ходят по земле такие милые обычные люди, работают, семьи содержат, кошек с собачками, возятся с незнакомыми девицами, а по пятницам душат ни в чём не повинных жертв колготками в тёмном переходе, потому что соседка тётя Люся сорок лет назад в детстве этими колготками по попе шлёпнула…

— Я тебе докажу, — повторил Март с какой-то печалью в голосе и неожиданно схватил меня за запястье, потянул к себе. Я хотела заорать, но крик буквально застрял в горле.

Нельзя шуметь.

Нельзя привлекать к нам излишнее внимание!

— Не бойся, — сказал Март. — Не бойся, это не больно. И недолго.

Ненавижу, когда так говорят! Хуже этого только «успокойся» и «не переживай».

Мы стояли теперь близко-близко, и я чувствовала исходящий от Марта сладковатый, даже приторный ягодный запах.

Наверное, он тоже пьян, и даже гораздо больше, чем я. Я знала, что так бывает, когда человека не сразу выдают шатающиеся движения или спутанная речь, а только эта острая, отчаянная сумасшедшинка в глазах, эта улыбка…

Где я уже могла видеть подобное?

Отец, вот где. Отец, когда я была ещё совсем-совсем маленькой, три года, или четыре, или пять… Он приходил с работы, очень поздно, обычно я уже спала, но иногда мы всё же пересекались в коридоре или комнате, и тогда он опускался передо мной на корточки, и я замирала, как суслик перед удавом, глядя в его зелёные, в задорную коричневую крапинку глаза.

Вот и сейчас замерла.

Я чувствовала злой колючий холод и давление металла на своих предплечьях, чувствовала кровь, тёплую, влажную, но не могла пошевелиться, сопротивляться — тоже не могла. Единственное, на что меня хватило — опустить вниз глаза и увидеть вспухшие крестообразные надрезы на моих руках — и его. Наша кровь, показавшаяся мне чёрной в сгущающейся ночной тьме, вытекала из ран, смешивалась — но не капала на деревянный дощатый пол, а будто таяла с лёгким серебристым дымком.

Март обнял меня одной рукой, той, что без кинжала, за спину, я чувствовала ледяное прикосновение его губ к шее, слышала, как он шепчет какие-то непонятные слова, в которых было слишком много шипящих и слишком мало гласных, и меня трясло так, словно земля вот-вот должна была разверзнуться и навсегда поглотить нас обоих и весь этот проклятый мир заодно.

Глава 23

Назад я иду, шатаясь, а Март придерживает меня за локоть. От предчувствия беды, осознания того, что он сделал со мной что-то неправильное, что-то противоестественное и нечто фатально-непоправимое, кружится голова и всё, недавно выпитое и съеденное, просится наружу, настойчиво требует выхода из организма. Язык онемел, и если бы я ни была уверена в том, что головой не ударялась, запросто поставила бы себе диагноз "сотрясение головного мозга".

Сотрясение здравого смысла…

Несколько шагов от террасы до питейного заведения кажутся невообразимо долгими, земля качается под ногами, я открываю рот, чтобы спросить, бывают ли на Магре землетрясения — и не произношу ни слова. Отвращение, которое я, буквально получасом ранее чуть ли не влюбленная по уши, чувствую в данное мгновение к своему спутнику, так велико, что, вероятно, именно оно, а вовсе не мистический обряд, вызывает эту сводящую желудок дурноту.

— Что ты со мной сделал, — наконец выдавливаю я из себя. В этот же самый момент где-то над нашими головами со скрипом распахивается окно, а в следующее мгновение на нас выплёскивается поток холодной и отвратительно пахнущей воды.

— Маг хмыров… — у меня зубы начинают стучать, дурацкий рефлекс, привязавшийся с детства —