вариант, кажется, удобнее и проще. И дороги нет нужды делать такими широкими. Впрочем, какое мне дело? Мозг упорно цепляется за вещи, не имеющие никакого значения, чтобы не думать о другом, важном.

В «саркофаге» было на удивление комфортно. В моей прошлой жизни пару раз доводилось ездить в машинах премиум-класса, очень схожие ощущения: в меру мягко, в меру тепло, почти не трясёт, и воздух внутри прохладный, свежий.

Правда, довольно трудно наслаждаться комфортом, когда тебя фактически везут на казнь.

Лигран яростно смял какую-то бумагу в кулаке и высыпал на дорожку серый пепел. Сел со мной в саркофаг, и без возражений подождал, пока рядом заберётся один из жреческих соглядатаев.

Ехали мы долго, по моим ощущениям — часов восемь. Раза два останавливались по физиологическим надобностям, один раз Лигран подал мне флягу с водой. Бритый сидел неподвижно, уставившись в одну точку, выходил только со мной и терпеливо ждал поблизости, по своим делам не отлучался и воды не просил.

Возможно, у жрецов есть местный аналог шаолиня, где они славят Единую ("встретишь Тирату — убей Тирату"[1]), развивают донум сногсшибательного гипноза и заодно тренируют мочевой пузырь. А покидающим его монахам на всякий случай отрезают языки, чтобы не болтали почём зря.

Эх, Камилла, тебя скоро на голову укоротят, а ты всё ехидничаешь и разговариваешь сама с собой!

Потенциально безъязыкий жрец молчал, Лигран молчал — то ли ждал моих признаний, то ли, что более вероятно, не хотел общаться при таком свидетеле. И то, и другое понять я могла. Вот только признаний никаких не будет, и сбежать мне уже вряд ли удастся.

Откровения Лиграна о том, что с Агнессой он, оказывается, был ранее знаком, шокировали только поначалу. Чего-то подобного следовало ожидать с учётом его ненормально гуманного отношения. Однако и довериться желания не возникло — во-первых, не поверит, во-вторых, странный какой-то товарищ, и поведение его меняется, словно у женщины с ПМС — то лапает, то угрожает, то вот… чуть ли не в любви признался.

Меняет тактику в надежде, что хоть одна сработает? Похоже на то.

Бояться его я по-прежнему не боялась. А вот какого-то определённого отношения не выработала. Да и толку-то? Вон, жрец пришёл, и добрый, якобы, порыв отпустить меня на все четыре стороны пропал втуне, на бескорыстного влюблённого героя черноволосый лирт, увы, не тянет. А может быть, они со жрецом и вовсе в сговоре и на двоих разыграли этот милый спектакль. Добрый полицейский, злой полицейский, на юной перепуганной воровке-лавочнице Агнессе могло и сработать.

На подготовленной фильмами и детективами скептической землянке Камилле — вряд ли.

Вот только бессмертной землянка не является. И боль чувствует. И где-то на дне души всё-таки надеется на спасение.

Я скосила глаза на сидящего рядом мужчину. Волосы густые, чёрные, брови тоже, но в лице ничего восточного. Веки плотно сомкнуты, пушистые ресницы так и хочется завистливо погладить пальцем, светлая, очень чистая кожа. Разглядывать можно бесконечно, удивительное сочетание мужественности и какой-то ювелирной отточенности каждой черты.

Хорош. Но странный.

Соврал про давнее знакомство? Вряд ли. Совпадение? Лавочниц явно много, а у красавчика чин, похоже, действительно высокий. И вот он занимается деликатным и в то же время эксклюзивным делом, главная и единственная подозреваемая в котором наливала ему чай несколько лет назад. Душевно, сентиментально, романтично, подозрительно. Если я правильно поняла, когда Лигран был студентом… ну, предположим, как и земному студенту, ему было около семнадцати лет, мне было лет одиннадцать. Сейчас двадцать.

Возможно, всё дело в этом? Кто-то, кому позарез нужна государственная реликвия, находит девушку, десять лет назад… ну, ладно, лет пять назад — если чай наливался на протяжении всех лет учёбы, допустим, пяти лет — невинно улыбавшуюся будущему следователю, молодому покупателю, одному из десятков других.

И что? Да с такой внешностью девушки должны были брать эту крепость штурмом, платоническая симпатия к ребёнку из целительской лавки романтическому напору воздыхательниц препятствовать никак не могла. К тому же у красавчика на лбу написано, что он тот ещё Штирлиц, в смысле неподкупный, как Робеспьер, и за родину свою порвёт последнюю рубаху. Кроме того, какой был бы смысл во всех этих допросах, если бы Агнесса попыталась воспользоваться фактом знакомства до кражи? Вот после, видимо, пыталась, но безуспешно. Не настолько сильная симпатия оказалась у Штирлица, не пал морально — и это вполне понятно. Чай чаем, а служба службой.

Не вижу я логики, в упор не вижу. Возможно, действительно совпадение. Возможно, нет. Если до праздника проклятой Венуты, что бы это ни было, еще десять дней, они у меня есть, эти дни. Есть ещё время что-то придумать, как-то спастись. Например, притвориться, что вспоминаю подробности, отправиться в тот самый храм, а там, глядишь, плечевой браслет удастся снять, и донум наконец-то себя покажет…

Вдруг для перемещения нужны ну очень сильные эмоции? Непосредственная угроза жизни? Скоро всё это у меня будет, увы.

Саркофаг потрясывало совсем чуть-чуть, но в итоге меня начало укачивать, голова то и дело стукалась подбородком о грудь. Промелькнувшую хулиганскую мысль положить голову жрецу на колени я не без сожаления отмела — а вдруг отомстит своим адским гипнозом, никто же не гарантирует, что он им не владеет. А вот на Лиграна страхи не распространялись, и я тихонько устроила к нему на плечо гудящую от тревог и долгой дороги голову.

Если за это его обвинят в сговоре со мной, пусть сам выкручивается. А я буду спать. Может быть, в этом мире тоже знают, что крепкий сон — признак чистой совести?

Как ни странно, но подкреплённый однообразными движениями саркофага сон оказался глубоким и крепким. Следователь моему вторжению в личное пространство, кажется, не сопротивлялся.

Глава 27

Мы приехали к намеченному пункту назначения, где бы это ни было, в несусветную рань. Я видела белую сонную Луаву, выползающую на небо, словно гигантский осьминог, с одной стороны небосклона, и зелёное сияние тающего Стилуса в облаках с другой стороны.

Это было бы даже красиво, если бы не огромное сооружение из чёрного камня, угрожающе возвышающееся впереди. Толстая стена из черного, серого и белого кирпича казалась просто насмешкой — такого исполина защищать ни к чему, и так не найдётся безумцев на него нападать. Сооружение, которое, надо полагать, и было Винзором, вид извне, Винзором, откуда и сбежать якобы невозможно, и Тирате мольбы не доходят, и где крысы вольготно бегают туда-сюда. Вот только весёлого, авантюрного и