Военный переворот отодвинул предполагаемое наступление на Пермь далеко на задний план. Чехи под влиянием своего Политического совета, имевшего тесные связи с комитетом социалистов-революционеров и их лидером Черновым, отступили в тыл. Каждая часть в точном соответствии с большевицким планом избрала комитет, учредила солдатский совет и отказалась от дальнейшего участия в военных действиях по приказу как русских, так и чешских командиров. Офицеров новой русской армии очень беспокоила целостность их собственных вновь созданных частей, когда у них перед глазами был такой шокирующий пример нарушения дисциплины, и они попросили адмирала Колчака приказать этим политически враждебным частям уйти из Екатеринбурга. Адмирал предложил им город в тылу, где они могли бы в свое удовольствие обсуждать политику, не подвергая опасности его армию. Однако это не соответствовало их планам, поскольку очевидной целью было разрушение целостности новой русской армии. В отчаянии адмирал Колчак приказал арестовать их лидеров и покончить с заговором. Генерал Гайда, несмотря на то что был чешским офицером, привел приказ адмирала в исполнение и передал арестованных главнокомандующему генералу Сыровому в Челябинске. Генерал Сыровой под давлением Чешского совета и комитета Чернова освободил арестованных и постарался отлучить знаменитого молодого генерала Гайду от его не менее знаменитой армии. Чтобы спастись от преследований своих политических противников, генерал отказался от своего поста в чешской армии и, вступив в русскую армию, был немедленно восстановлен на посту командующего русскими войсками на правом фланге. Так прославленные чешские легионы упали с вершины славы, что случается со всеми армиями, когда они втягиваются в партийные распри.

С точки зрения чисто русской тактики необходимо было пробиваться к югу от Уфы, чтобы соединиться с оренбургскими казаками под командованием генерала Дутова и, если получится, с силами генерала Деникина на юге России. Однако никакой достоверной информации о численности и снаряжении армий Дутова и Деникина получить не удавалось.

Вместе с тем стало известно, что в Архангельске высадились англо-американские войска, которые, как предполагалось, были хорошо экипированы для зимних условий, и, если бы удалось соединиться с ними, это открыло бы канал снабжения из Европы. Каждый патрон, орудие, винтовку и предмет обмундирования теперь приходилось везти морем почти вокруг света, а затем еще 6 тысяч миль по ненадежным железнодорожным линиям. У Колчака были люди, но без поставок извне сделать из них бойцов не представлялось возможным. Казалось верным, что если его армии пробьются к Перми и закрепятся в каком-нибудь месте между ней и Вяткой, где соединялись Архангельская и Петроградская железные дороги, то самое небольшое продвижение архангельского экспедиционного корпуса приведет к комбинации, которая откроет дорогу на Петроград и освободит от большевиков север России.

Поначалу я с отрядом 25-го Миддлсекского батальона и четырьмя пулеметами должен был действовать в центре, и мне давалось право участвовать в наступлении. Однако из-за отступничества чехов весь график пошел насмарку, и даже неиссякаемая энергия Верховного правителя не могла компенсировать потери почти четырех недель. Между тем холода стали настолько сильными, что участие британского контингента, состоявшего из обычных гарнизонных солдат, стало невозможным. Генерал Гайда со своими дивизионными генералами Голицыным, Пепеляевым и Вержбицким ускорил подготовку и после серии блестящих бросков захватил Пермь, взяв в плен 31 тысячу человек и огромное количество военной добычи и техники. Потери среди русских составили 6 тысяч убитыми, потери большевиков – 16 тысяч. Раненых практически не было, поскольку каждый, кто падал в снег, умирал в течение часа. Таким образом, адмирал сплотил власть, которую ему доверили.

Большевики были деморализованы настолько, что армия без боя прошла вперед до Глазова, находившегося в 80 милях от Вятки и в 60 милях южнее Котласа. Теперь мы были всего в 300 милях восточнее Петрограда и там в течение семи месяцев ждали движения из Архангельска, которого так и не случилось. На какое-то время территория оказалась абсолютно свободной от сил противника, и люди небольшими группами могли беспрепятственно ходить из Глазова в Архангельск и из Архангельска в Глазов. В конце концов большевики правильно оценили северную экспедицию и, преградив ей путь небольшим заслоном, сконцентрировали огромные силы, чтобы снова оттеснить нас назад к Уралу.

Срок правления диктатора – величина крайне неопределенная. Он издает приказы, но, если армейское начальство может уклониться от их выполнения, оно так и делает под тем или иным предлогом. В этом отношении русский характер очень специфичен. Он подчиняется только одному – силе. Патриотизм и дух гражданственности, как мы его понимаем, выражен довольно слабо. Каждый смотрит на приказ со своей личной точки зрения: «Как это отразится на мне?», и редко, если такое вообще бывает: «Как это отразится на моей стране?»

Удивительно, как много уже успел сделать Колчак, и все же казалось, что его карьера может закончиться в любой момент, несмотря на все предосторожности его друзей. А таких было немного. Ни один настоящий диктатор не может рассчитывать, что они у него будут. В России не будет много друзей у того, кто ставит общественные интересы выше личных.

Подготовка к наступлению на Пермь шла полным ходом, когда от генерала Дутова пришла депеша, в которой утверждалось: «Из-за давления наших сил на их левый фланг большевицкие главари решили сделать то, что они называют „работой в тылу врага“. Семьдесят человек из числа лучших агитаторов и наиболее толковых агентов и офицеров просочились через наши ряды и теперь рассредоточились где-то среди нас». Единственное, что мы могли сделать, – это ждать и следить, где это предательское движение себя обнаружит.

Тот факт, что Колчак высказался за проведение всеобщих выборов в Национальную ассамблею, которая должна принять решение о предстоящей форме правления в России, как только будет восстановлен порядок, полностью развеял мечты офицеров старой армии о быстром возврате к самодержавию. Его заявления против экстремистов любого толка объединили большевиков и сторонников царизма практически в один лагерь. Его интерес к английским традициям и институтам был хорошо известен; еще до революции он выступал как сторонник конституционализма. Приверженцы царизма надеялись, что принятие им верховной власти свидетельствует, что он отказался от своих демократических принципов, но постепенно его официальные заявления представителям британского правительства стали просачиваться наружу и сеять страх в рядах обеих групп сторонников абсолютизма. Лидеры большевиков никогда не скрывали своего трепета и ужаса перед демократией, как ее понимали в Англии, и заявляли, что скорее предпочтут возвращение к старому режиму, чем конституцию, подобную английской или американской. Следовательно, не существует реальной разницы в принципах большевиков и приверженцев старого режима, вопрос лишь в том, кому достанется власть. В тот момент они оставили этот пункт на потом и объединились, чтобы уничтожить человека, который был врагом и тех и других.