в напряжении. А здесь нет. Несмотря на неутешительные диагнозы пациентов, которые по идее должны на тебя давить. Может, все дело в том, что до меня тут как будто вообще никому нет дела? Ну, пришла новенькая. Слава богу. Значит, будет поменьше работы. Лишь в первый день старшая медсестра, которую я знала еще по практике, поинтересовалась:

— Как тебя твой соколик отпустил, Элька?

— Да нормально отпустил.

— Не боится, что уведут? — смеется.

— Кто? — закатываю глаза. — Борисыч?

— А почему нет? Вон, какой орел!

Оборачиваюсь к Бутенко. Орел? Хм… Да, наверное. Я с такой точки зрения никогда на него не смотрела. Когда я пришла, он уже был заведующим. Молчаливый, строгий, взрослый. Вообще не вариант для такой сопли, как я. А иначе зачем бы мне его оценивать как мужчину?

— Что ж вы такого орла да столько лет не пристроили в хорошие руки?

— Пытались. Но с подчиненными Борисыч ни-ни. Один раз на моей памяти он изменил собственному правилу…

В этот самый момент у меня в кармане тренькает телефон, я отвлекаюсь, пробормотав:

— И что же?

— И так бедолаге любовь в голову бахнула, что он в обществе этой дамы двух слов связать не мог. Ходил — краснел, бледнел, подбирал слова.

— А потом вдруг перегорел?

— Да если бы! — щурится старшая. — Пока Борисыч собирался с силами, нашелся парень посмелее.

Собственно, с моего личного разговор переметнулся на Бутенко. Но и это была последняя сплетня, которую я слышала. Говорю ж, там вообще людям не до меня. Я же могла стать темой для разговоров только в одном случае — если бы не справлялась или халтурила. Чего я, конечно, себе не позволяла. Вкалывала наравне со всеми, а то и больше. Все же мне нужно было наверстывать упущенное в декрете.

А в пятницу мне опять пишет Юра…

«Я забрал Мишку из сада. Закину его домой вечером».

И фото. Мой сынок, довольный до невозможности, сидит в машинке, которые мы обычно арендуем в парке, рядом с отцом. Он мне кажется немного осунувшимся, но даже это его ни капли не портит. Юра очень красив.

То, что он не забывает о Мишке, подпитывает мою веру, что мы со всем справимся. И делает меня почти счастливой.

«Ты самый лучший папа на свете».

Юра отвечает мне смайликом. И на этом наш разговор, наверное, должен был прерваться, но я… Я не выдерживаю.

«Юр, давай уж возвращайся».

«Обязательно. Дай мне еще немного времени».

Я вздыхаю, сглатываю боль и еду домой. Сегодня я возвращаюсь первой, поэтому ужин за мной. В холодильнике дожидается своего часа тунец. Отвариваю рис, делаю салат из морского винограда. Кинуть уже разделанные стейки на сковородку — дело минуты. И лучше, конечно, их пожарить, когда домашние сядут за стол.

Взвинчена я — мама дорогая. Еще бы! Сейчас Юра приедет, а я так давно его не видела! Плеснув себе в бокал вина для успокоения, бегу наверх, чтобы прихорошиться. Наспех принимаю душ, надеваю платье. В приоткрытое окно доносится урчание двигателя. Кажется, это БМВ свекра. Быстро прокрашиваю ресницы, наношу на губы блеск и спускаюсь вниз.

— Мам? Пап?

— Мы здесь.

— Вот и хорошо. Мойте руки. Сейчас будем ужинать.

— А Мишка где?

— С Юрой в парке аттракционов. Сказал, закинет его попозже.

Свекры переглядываются.

— Вот и славно, Элечка. Он Мишаню любит.

— Я знаю.

— И мы в нем души не чаем. Но ты все же подумай о втором. Внучку очень хочется.

Я ставлю пиалу с салатом на стол и, потупившись, киваю.

— Конечно.

Может, я слишком слабая, но… Я не хочу утратить расположение этих людей. Слишком я успела их полюбить.

— Вот и славно. Ох, как вкусно. Отличная прожарка, Эль.

— Сорок секунд с одной стороны, сорок с другой. Больше не надо.

— А я все время тунец сушу, да, Игореш?

Так ни о чем болтаем, убираем со стола. Когда что-то делаешь, время еще движется, но стоит усесться на диван, как оно останавливается совсем. Сижу, делая вид, что ничего интереснее новой серии «Белого лотоса» не видела, а сама обратилась в слух — не едет ли Юра с Мишкой?

Когда у дома все же останавливается внедорожник мужа, я с большим трудом заставляю себя оставаться на месте. Пальцы подрагивают от нетерпения. Дверь хлопает. Кто-то из свекров выходит встречать. Проходит какое-то время, и вновь тянет сквозняком, который приносит с собой звонкий голосок сына. Вскакиваю и бегу к двери. Мишка деловито снимает сандалики, свекор вертит в руках его рюкзачок. То есть Юра даже не стал подниматься? Глотка конвульсивно дергается. Я откашливаюсь. Делать вид, что ничего не происходит, сложно, но нужно. Мишка же…

— Привет! Ой, какой ты чума-а-азый. — протягиваю, присев перед сыном. — Что ты ел?

— Сахалную вату.

Вообще я стараюсь не кормить сына такой гадостью, но раз в жизни — можно. Как-то проживаю еще один вечер. Маска, которую я вынуждена носить, давит все сильней. Укладываю сына спать. Иду к себе. Чтоб занять руки, достаю телефон. А в нем сообщение.

«Не стал подниматься. Иначе не смог бы уйти».

«А зачем уходить, а? Зачем?! Разве ты еще не разобрался со своими тараканами?!» — хочется настрочить в ответ. Но я усилием воли давлю в себе этот порыв. И хорошо, потому что следом за этим прилетает:

«Я нашел психолога. Не хочу тебя потерять».

Зажмуриваюсь. Совершенно определенно я никогда в своей жизни столько не плакала, как в эти дни. Но сейчас это слезы счастья. Я же представляю, как непросто Валову было решиться на этот шаг.

«Ты не потеряешь меня. Я люблю тебя больше жизни».

Следующие несколько дней я порхаю как бабочка… Да, Юра так и не вернулся, но он делает все, чтобы приблизить этот момент. Разве этого мало? Иногда ловлю себя на том, что улыбаюсь, мечтательно глядя в стену. Чтобы время порознь шло быстрей, берусь перечитывать свои старые конспекты. Благо мама заботливо сохранила мои тетрадки. И в поте лица тружусь.

— Чего? — вскидываюсь, почувствовав на себе пристальный взгляд. Мы едем с Бутенко в лифте. И, наверное, я опять завтыкала.

— Ничего. Хорошо выглядишь, Эля.

Это неожиданно. Но приятно. Улыбаюсь на все тридцать два:

— Правда?

— Да-а. Светишься, — кивает Борисыч, деловито одергивая манжеты. — Помирились с Юркой?

— Мы и не ссорились. Но… Вообще все хорошо, да. Он работает над собой. Я тоже. Отношения — это сложно.

Борисыч отрывается от разглядывания своих рук и как-то так на меня смотрит, что я почему-то краснею. Нет, конечно, его скепсис понятен. Я и сама,