Снова жужжание, и свет погас.

Откуда-то из глубины коридора за нами послышалось пение. Мужской голос, громче и громче, под — скрип-скрип-скрип — аккомпанемент скрипучих вихляющихся колес:

Оууу, детка, поклянись, что ты любишь меня,

Та-да-дааа, оууу-оу,

И чего-то там… ла-ла-ла… точно…

Женщина-крысолов стояла не двигаясь.

Детка, давай не будем ссориться, та-да-дааа, этой ночью…

А просто займемся, займемся, займемся… этим…

Пение смолкло.

— А-а, вот вы где.

Я повернулся. Это был Альф: волосы собраны в конский хвост, лоб блестит в мигающем свете лампы, бородка аккуратно подстрижена, светло-голубые куртка и брюки — прикид врачей из хирургического отделения. Тащит за собой скрипящую больничную каталку, ее пассажир покрыт белой пластиковой простыней.

Вынул из уха наушник и улыбнулся:

— Хотел уже послать за вами поисковую группу, ребята. Вы же знаете, что происходит с профессором, если он не может начать ровно в девять. Можете придержать для нас дверь? — Альф кивнул в сторону морга. — Нынешние каталки раскачиваются, как тележки из супермаркета.

Когда я повернулся обратно, женщины-крысолова на месте уже не было.

— Перелом большой и малой берцовой костей — костный нарост примерно восьмилетней давности… — Профессор Мервин Твининг, по прозвищу Тибой,[58]провел пальцем затянутой в перчатку руки по запятнанной кости. Длинные мягкие волосы спадают на лоб, квадратная челюсть, ямочка на подбородке и маленькие очки в металлической оправе делали его похожим на актера массовки из костюмированной шпионской драмы.

Скелет, лежавший перед ним на секционном столе, был отчищен от грязи и ила, но все еще имел красновато-коричневый оттенок остывшего чая. Голова была положена на свое место.

— Лорен Берджес в возрасте пяти лет упала с велосипеда, проходила лечение по поводу сломанной левой ноги. — Альф оторвался от пачки заметок, которую держал в руках. Из-под воротника медицинской куртки свисали наушники.

Касл-хиллский морг представлял собой воплощение викторианского уродства. Пол был покрыт треснувшей кафельной плиткой черного цвета, цементный раствор в швах стал темно-серым от хлорки, формальдегида и дезинфектантов. Дренажные каналы вели к решеткам из проволочной сетки, а оттуда в канализационные трубы. Стены, по всей видимости, когда-то были белого цвета, но со временем облицовочная плитка приобрела оттенок грязной слоновой кости. Резкий свет потолочных светильников отражался от стены с морозильными камерами и секционных столов.

Столов было три — с бортиками высотой с дюйм, водостоком, водопроводным краном, шлангом и набором костей кроваво-красного цвета.

По стенам были парами развешаны лекционные плакаты. На одних были прикреплены копии поздравительных открыток жертвы, на других — всевозможная медицинская информация, рентгеновские снимки и записи зубных формул.

Еще было холодно, почти так же холодно, как на улице. Нос у доктора Макдональд был розовый, вязаная шерстяная шапка натянута на уши, дафлкот застегнут до самого подбородка. Она стояла сгорбившись, засунув руки в карманы.

— Разве мы не должны были надеть маски, защитные очки и все остальное?

Профессор Твининг оторвал взгляд от останков:

— Боюсь, в этом нет столь уж большой необходимости — здесь нет ни мягких тканей, ни ДНК. Просто кости. Ребята-почвоведы все отчистили, так что мы вряд ли сможем что-нибудь загрязнить. Альф, передайте, пожалуйста, соответствующий рентгеновский снимок… Спасибо.

Твининг рассматривал скелет Лорен Берджес, сравнивая повреждения с медицинскими записями и фотографиями на поздравительных открытках. Опознавал ее.

Три набора костей на трех секционных столах. Пройдет совсем немного времени, и будут обнаружены остальные жертвы. Только вдобавок к ним найдут еще одну — Ребекку, останки которой тоже будут лежать на холодном металлическом столе. Моя маленькая девочка, уменьшенная до кучки покрытых грязью костей. Выщербленных и изрезанных в тех местах, где он вонзал в нее нож и ломал их…

Воздух морга был словно холодная патока, застрявшая у меня в горле.

Я сунул руки в карманы. Стиснул зубы.

Никто не знал, что еще было время, чтобы поймать ублюдка.

Так почему же я не мог дышать?

Думай о чем-нибудь другом. О кем угодно. О чем угодно, только не о Ребекке.

Деньги. Думай о деньгах. О том, как облажался — полностью и напрочь.

Так будет лучше…

О’кей, не получилось у меня выдавить деньжат до начала вскрытия, но времени еще было вполне достаточно, не правда ли? Быстро смотаюсь, пока будут изучать остальные скелеты. Куча времени.

Да, куча времени…

— …на левой плечевой кости явно выраженная медианная трещина и периостальная гематома, антериальный…

Черта с два я когда-нибудь смогу найти эти деньги. Объявлюсь в Вестинге с пригоршней жалких пятерок, и головорезы миссис Керриган отправят меня домой в кресле-каталке.

— …открытый перелом правой лучевой и локтевой костей, семь сантиметров от лучезапястного сустава…

Нет. Лучше вообще не мелькать. Если не буду высовываться — пока паром не отчалит от Абердина сегодня в семь вечера, — со мной все будет в порядке.

— …бороздчатые шрамы на четвертом и пятом ребрах, указывающие на серрейторное лезвие…[59]

Ну, может быть, не все в порядке, но какое-то время я выиграю.

А это все так и останется дожидаться моего возвращения.

Стрелки настенных часов в морге, кликнув, встали на одиннадцать тридцать — два с половиной часа наблюдения за тем, как профессор Твининг разбирается с костями замученных девочек.

— …и один чай с молоком, без сахара. — Альф протянул мне кружку с отпечатанной на боку надписью «САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПРОКТОЛОГ В МИРЕ!».

— Спасибо.

Одно можно сказать о лаборантах-патологоанатомах — чай заваривать они умеют.

Твининг потянулся, сцепив замком руки, как будто собирался взломать сейф:

— Итак, теперь, я полагаю, мы можем утверждать, что останки принадлежат Лорен Берджес.

Я оперся спиной на рабочий стол:

— Это заняло всего-то два с половиной часа. Доктор Макдональд сделала это за тридцать пять секунд.

Ее щеки зарозовели.