Поговорить более обстоятельно мы смогли уже у него дома, в Саратове. Вспоминали ушедшие времена, всех наших ребят. Многих помянули, к сожалению, молчаливым тостом. Спустя столько лет я наконец услышал историю жизни моего друга, искореженную репрессиями – тыловыми боями государственной машины с беззащитным населением своей страны.

…Он сбежал из эшелона, в одном из товарных вагонов которого ехал с матерью и своими многочисленными братьями и сестрами в далекий Карабутаг. Вышел за водой и сбежал. Он бежал и падал. Он знал, куда бежит. Знал, что расскажет главному начальнику. А для начала он покажет тому орденскую книжку своего отца, которую носит на груди. Он должен доказать, что его отец – герой, а не предатель…

От голода и обиды мысли его путались. Он не видел, куда бежит, но твердо знал, что ему надо к главному начальнику над всеми военными…

Очнулся он в непривычно теплом, мягком месте. Губы так запеклись, что пришлось разлеплять их с помощью рук. Темно… Рядом – чье-то тяжелое дыхание. Он тихонечко ощупал себя. Оказалось, он лежит совершенно голым. Испуганно зашарил руками вокруг – где книжка, которая спасет отца? Где она, кто ее взял?

Выполз из-под фуфайки, которая накрывала его, и тут окончательно проснулся. Оказалось, он лежит на полу, на ватном одеяле. Рядом с собой нащупал какую-то доску. Поднимаясь по ней рукой, обнаружил поперечную перекладину, понял – скамейка. На скамейке лежала стопка теплой одежды. Он потянул к себе одежду, и вдруг что-то мягко шлепнуло его по лицу. Он испуганно отпрянул, но быстро успокоился – это была отцовская книжка. Он прижал ее к груди и погладил.

Одежда оказалась его, и была она теплой, мягкой и приятной. Выглаженной так, как когда-то давно делала мама… Он начал одеваться, потом тихонечко сел на скамейку. В двух шагах от него было окно, через которое проникал слабый лунный свет. Глаза постепенное привыкли к темноте, и тогда он увидел, что на полу лежит еще кто-то, и даже не один.

Внутри что-то заныло. Захотелось домой, на Волгу. Но нет теперь дома. Мама куда-то едет от него в поезде. Папа… И тут его будто подбросило – ему же надо к главному начальнику! Скорее нужно выбираться отсюда. Он, видите ли, здесь разлеживается, в то время как папе нужна помощь…

Он подобрался к окну, за которым, правда, ничего не было видно. Стал тихонечко продвигаться вдоль стены, натолкнулся на вбитое в нее кольцо. Осторожно потянул его на себя. Стена шевельнулась – дверь…

На окраине степного городка его задержал патруль. Доставили в комендатуру. На все вопросы он твердил только одно – ему надо к самому главному военному начальнику. Его напоили чаем с хлебом с сахаром. Утром пришел начальник комендатуры в военной форме – «самый главный начальник». Погладил по голове, усадил к себе на колени, сказал: «Ну, давай, рассказывай». Он все еще недоверчиво спросил:

– Вы – самый главный начальник над военными?

– Да, я.

Тогда из-под веревки, которой к телу были привязаны штаны, он достал книжку и протянул ее начальнику. Тот взял орденскую книжку, внимательно ее посмотрел. Потом еще и еще раз.

– Чья это книжка? – спросил он мальчика.

– Моего папы, – последовал гордый ответ.

– А почему ты с этой книжкой один ночью в городе? Откуда ты?

– Я искал вас, чтобы вы спасли моего папу. Его забрали военные. Увезли. Мы все плакали, а потом я сказал маме, что найду папу. Но тут опять приехали военные, посадили нас в вагон и повезли куда-то. Тогда я убежал и стал искать вас, чтобы спасти папу…

Комендант обнял его за плечи, прижал к себе и долго смотрел на мальчишку, который явно был истощен и, судя по коростам на лице, нуждался в лечении… Ребенок взвалил на себя непосильную ношу и верил, что нашел спасителя и защитника.

…Он снова сбежал, на этот раз – из больницы, когда увидел в окно, как «самый главный начальник» идет по улице с завязанными за спиной руками, а по обе стороны от него – два человека в гражданской одежде.

Тогда-то мы и встретили его в первый раз – поздно вечером, на вокзале. Наша кодла как раз вышла в поисках еды. В руке у него был сверток, подвязанный платочком. За ним гналась здоровенная тетка. Одновременно с разных сторон мы вклинились между ним и теткой с воплями: «Грабят!» Тетка растерялась и остановилась. Тогда мы рассыпались в разные стороны.

Нашли мы его сразу. Он сидел, забившись в угол между столбом и бревенчатым домиком, и сжимал в руке огромный гвоздь. Мы быстро сошлись с ним – он всем нам понравился. Да и наша кодла ему тоже понравилась. У нас были свои правила, как теперь говорят, неписаный кодекс поведения: мы не обижали девчонок и нищих, не лазали по квартирам, а добывали только еду…

За год мы вместе объехали несколько уральских городков, постепенно пробираясь в сторону Волги. В каждом городе нам приходилось отстаивать свои права перед такими же, как мы. Но мы были так сплочены и верили друг в друга, что признавали нас очень быстро…

…Мать у него, видимо, была отчаянная. Она подняла на ноги даже тех, кто был не в ладах с законом. Нас нашли, передали ему письмо от матери. Что там было написано, мы не знали, да и не смогли бы узнать, даже если бы увидели это письмо. Читать умел только он, а остальные лишь делали первые шаги в этом нелегком деле: по ночам, в каком-нибудь очередном подвале, он почти на ощупь настоятельно вталкивал в нас грамоту…

Как бы то ни было, всем нам стало ясно, что Витька нас оставляет и едет к матери, чтобы, как он сказал, «поднимать семью».

С тех пор прошло много лет. Воронова Виктора Алексеевича знали уже многие. Он, как говорится, поднялся и, обладая хорошими способностями, сумел стать военным летчиком. Создал свою семью. Восстановил квартиру в Саратове. Теперь у него трое детей. После ухода с военной службы стал гражданским летчиком. Казалось, испытания детства остались далеко позади. Но нет-нет да и встает вопрос: «Отец… Где мой отец?» А спросить уже не у кого…

И всерьез его беспокоит младшая дочь. Вроде справная женщина, учитель немецкого языка. Но что-то с ней не так. С семьей не заладилось. То вдруг вопросом задастся: «Кто я?», а то услышит музыку какого-нибудь немецкого композитора и заплачет. А на днях ее пригласили поработать переводчиком в делегации из Германии. Она казалась очень счастливой, а при расставании сняла с груди самое ценное, что у нее было – аметистовые бусы, подарок отца, – и подарила немке из состава делегации…

Я прожил у них целую неделю, увидел все достопримечательности Саратова. Но особенно много времени мы проводили в беседах. Говорили и не могли наговориться – прорвало будто его и меня. Казалось бы, какие у нас могут быть разговоры, ведь знакомы были почти год, да и то в десятилетнем возрасте?

С Анной, его дочерью, у меня возникли особые отношения. Она отнеслась ко мне с большим доверием. Сказала, что никогда не видела отца таким раскрепощенным и свободным в общении, а ведь обо мне никто в семье ничего не знал. Разговаривая с Анной, я с ней работал. Я не говорил об этом ни Виктору, ни ей самой. Но я очень серьезно с ней работал.