Она глубоко перевела дух. Потом прошептала, словно боясь, как бы кто-нибудь, даже она сама, не услышал:

— Ох, надо было вам тогда быть храбрее. Ведь верно? Верно?

Он ответил «да» от полноты сердца, не в силах больше смотреть на нее. Поднес к губам её сухую, темную, костлявую руку. От руки так сильно пахло никотином, что он не удержался — вдохнул этот запах, упиваясь воспоминаниями, и только потом поцеловал её.

— Ну, начинаем все сначала, — сказал Рэндл.

Линдзи засмеялась.

Они сидели рядом в большом старомодном баре на углу Черч-стрит. За распахнутой настежь дверью видна была пыльная солнечная улица и непрерывный поток машин. Руки их были сцеплены под столом.

— Интересно, как идет дело у моего отца с твоей… — начал Рэндл. Последнее слово представляло непреодолимые затруднения.

— Надеюсь, превосходно, — сказала Линдзи. Ее широкое спокойное лицо было обращено к нему.

Он не смотрел на нее, а радостно-внимательным взглядом обводил бар — отметил очень юных влюбленных, тоже державшихся за руки, пенсионера из инвалидного дома в Челси, двух старух и мальчишку-стилягу. От всех этих людей исходило сияние. Рэндл испытывал нечто вроде эмоций собаки, которой неожиданно бросили хорошую кость; да и сам он выражением лица, на котором сладкое сомнение мешалось с созерцанием более возвышенного и несказанно блаженного, хоть и опасного мира, положительно напоминал собаку.

Он сказал:

— Ты это всерьез? — Ее нежный, зоркий, чуть насмешливый взгляд легонько поджаривал его сбоку.

— Разумеется, — сказала Линдзи и крепче стиснула его руку, впиваясь в неё ногтями.

Рэндл поморщился от боли.

— Зря она нас выпустила, правда? В том смысле, что от этого всякие идеи приходят в голову. Лучше бы мы чинно сидели на диване и слушали, как нас называют «молодежью». — Он покрутил рукой, и пальцы Линдзи разжались.

— О, она нам доверяет!

— Но доверяет напрасно, да? — живо отозвался Рэндл. Он глянул Линдзи в лицо. Большие, зоркие, чуть насмешливые желтые глаза были совсем близко. Он не мог заставить себя искать в их пятнистой глубине признаков победы или бегства. Радость и смирение мутили его разум.

— А это уж тебе решать, — сказала Линдзи и, стиснув напоследок его пальцы, убрала руку. Светлые глаза на мгновение расширились, блеснув более явной насмешкой, потом тоже отпустили его. Теперь Рэндл мог изучать её профиль. В лепке губ и щеки была утонченная безмятежность, восторгавшая его до полной потери сил. Точно таким, надменно-ублаготворенным, выглядел бы в покое ангел.

— Это и тебе решать, моя королева, — сказал он. — Ты ведь хочешь быть… похищенной?

— Если у тебя хватит храбрости меня похитить. Не иначе. А если нет — мне и так хорошо, большое спасибо. — Она говорила тоном довольной маленькой девочки.

Рэндл вздохнул. До этого места они дошли и в прошлый раз, перед тем как Эмма столь услужливо их поглотила.

— Но ты должна помочь мне быть храбрым. А то получается какой-то порочный круг.

— Помогать тебе я не собираюсь, — рассудительно сказала Линдзи, но наблюдать твою борьбу, вероятно, буду сочувственно. — И засмеялась.

— А ведь это именно борьба, — сказал Рэндл. — Ты хоть приблизительно можешь её вообразить? Тебе известно, что Энн я теперь ощущаю как мертвый груз. Но в то же время мне её бесконечно жаль. И я с ней до ужаса крепко связан. Странно, как такая вот связанность переживает любые настоящие отношения. И ею пронизано решительно все. Розы. Даже мебель, черт её подери!

Рэндл говорил искренне. Он знал, что между тайной связью на стороне и гласным разрывом с женой — огромная разница, и боялся последнего по множеству причин. Но в то же время в нем жило, словно пронзая его дрожащим лучом света, чистое желание все разрушить, не оставить камня на камне. Чистота этого желания пленяла его. Ему страстно хотелось объяснить Линдзи, как ему нужно, чтобы она заразила его своей раскованностью. Его крошечная чистота тянулась к её необъятной чистоте, как к почве, из которой сама родилась, и он без слов боролся с Линдзи, как мистик борется с богом.

— Каким образом ты разберешься с женой — это твое дело, — сказала Линдзи. — Я не желаю об этом слышать.

— Почему это всю черную работу я должен проделать один?

— При условии, что ты ей больше не муж, — продолжала она, словно не слышала его вопроса. — Это ведь так? — Она снова повернулась к нему и смерила его жестким взглядом. В такие минуты лицо её выражало силу, перед которой Рэндл пасовал.

— Да, конечно.

— Ну вот и действуй соответственно.

— Да, ты-то честная. Ты настолько честнее меня. — Он чуть не добавил: «И сильнее», но удержался. Ему не хотелось убеждать Линдзи в её превосходстве. Пусть Линдзи, у которой он под каблуком, остается в сфере его тайных фантазий.

Линдзи улыбнулась. Всю свою силу до последней капли она вложила в эту улыбку. Другая сторона поворачиваемого винта.

— Свет ни тебя, ни меня не назвал бы честными. Хотела бы я знать, очень ли ты боишься мнения света, Рэндл?

Этого Рэндл и сам не знал. Он ответил, подражая её грубоватому тону:

— Время покажет. — И добавил: — Наверно, мы с тобой беспринципные люди?

— Мы не живем по абстрактным правилам. Но наши поступки не случайны, каждый на своем месте. Они принадлежат нам.

— Каждый на своем месте в общем узоре, — сказал Рэндл. — Да, в некой форме. Наша жизнь принадлежит нам. — И тут же подумал: какую чушь я несу. Моя жизнь уже давно не принадлежит мне. А потом подумал: но она будет мне принадлежать — и почувствовал, как его пронзил тот луч света. Чтобы загладить свою последнюю фразу, он сказал: — Энн живет по правилам, и её поступки не на своих местах, они просто нигде. Это удручающее зрелище. Я даже не знаю, почему оно меня так удручает. Такая иногда нападает тоска, что жить не хочется. Энн абстрактна. — В голосе его прорвалось отчаяние. Что же, что ему в этом так ненавистно?

— Мораль всегда действует удручающе, — сказала Линдзи. С легкой улыбкой она одним пальцем соединяла мокрые круги на столе в сложный узор, похожий на розу.

— Твоя мораль — нет. Она подбадривает, вдохновляет, живит. У тебя поразительная моральная твердость. Ты вся насквозь честная и подлинная. Ты для меня лучшее лекарство.

— Принеси мне ещё стаканчик, милый.

Рэндл встал и пошел к стойке. Просто выпить с Линдзи и то было блаженством. Он огляделся. В бар только что вошла новая группа посетителей. Навстречу им поднялась пожилая женщина. Перецеловалась со всеми по очереди. Они оживленно о чем-то заговорили. Рэндл смотрел на них с удивлением и любовью. Замечательные, самые обыкновенные люди, живущие реальной жизнью.

— Ты знаешь, — сказал он Линдзи, ставя перед ней стакан, — мне ужасно хочется баловать тебя. Просто не верится, что ты никогда не выезжала из Англии. Это и хорошо — подумай, сколько всего я могу тебе показать.