Приглушенные звуки буддийских молитв доносились изнутри. На веранде Дзюндзиро помог Акитаде снять деревянные гэта и открыл дверь.

В нос ударил запах благовоний. В сумраке дома разносились монашеские распевы, сопровождаемые тихим звоном медных колокольчиков и ритмичными ударами барабанов. В дыму курящихся благовоний Акитада с трудом различал фигуры людей — монахов в желтых одеяниях, коленопреклоненной прислуги в светлых холщовых одеждах, гостей в строгих траурных облачениях. Все они застыли в благоговейных позах, выражавших почтение умершему, и лиц их Акитада не видел — только спины.

Едкий запах алоэ и сандала разъедал глаза и щипал нос. Приглядевшись, Акитада рассмотрел в центре освещенный мерцающим пламенем свечей похоронный паланкин. В нем, обернутый в саван, словно божество перед церемониальным выносом, сидел усопший князь Татибана.

Позади и чуть сбоку паланкина из-за ширмы виднелся краешек длинного рукава. Вдова.

Сообразив, что хорошо виден ей из-за решетки, Акитада подошел к смертному ложу, поклонился и сел как можно ближе к вдовьей ширме.

Теперь он мог получше разглядеть монахов и скорбящих гостей. Пятеро слуг, скучившись вокруг старого Сато, выглядели скорее испуганными, нежели печальными. Гости, только мужчины, все как один незнакомые Акитаде, сидели со скорбными минами, и было ясно, что любой из них предпочел бы сейчас оказаться где угодно, только не здесь. А где же друзья Татибаны? Неужто он пережил их всех? И где друзья вдовы?

Бедная девочка! Он вспомнил, что у нее нет своей семьи, а сама она слишком молода и застенчива, чтобы заводить дружбу с соседними дамами. Душой он был вместе с ней и, не выдержав, посмотрел в сторону ширмы. Ему послышались тихие рыдания, но звук утонул в звоне медных колокольчиков.

Молодой монашек, звеневший колокольчиками, явно перебарщивал. Барабанный бой тоже звучал как-то неровно, и Акитаде, который не был знатоком буддийских ритуалов, показалось, что и в молитвенных распевах нет должной стройности. Он увидел в этом некую странность и принялся изучать монахов. Почти все они были молоды, и лица их выражали смесь самодовольства и скуки. Они напомнили ему молодых новобранцев императорской гвардии, вышагивающих на своем первом дворцовом параде и пока еще не понимающих, оскорбительны или лестны для них новые функции. В общем, меньше всего эти юноши походили на монахов. И все же в их облике не было ничего вызывающего, как тогда на рынке, и вряд ли они способны поступить как те двое, что напали на глухонемую девушку. Возможно, их унылые мины и отсутствие опыта типичны для новичков.

Он подумал о своем далеком друге Тасуку, который теперь, должно быть, и сам стал послушником и, возможно, как раз в этот самый момент распевает сутры. Акитада считал, что только большая личная трагедия могла заставить такого человека, как Тасуку, бросить и любимые увлечения, и многообещающую карьеру.

На этот раз он был просто уверен, что слышал вздох из-за ширмы, и посмотрел в ту сторону — длинный рукав шевельнулся. Акитада поклонился, пытаясь взглядом передать всю глубину своего сочувствия.

До него донесся шорох шелка, рукав резко исчез, и вслед за этим — снова шорох и звук осторожно прикрытой двери в дальнем конце зала. Акитада почувствовал себя до странности обделенным, словно у него что-то отняли. Пристыженный и смущенный, он устремил все внимание на службу.

Фигура покойника смутно просматривалась под саваном и казалась сморщенной и иллюзорной. «Должно быть, ему вывернули суставы, чтобы усадить в традиционной позе», — подумал Акитада. Ведь он нашел уже коченеющее тело. Старик ушел из жизни. Акитада вспомнил, как худой старческой рукой Татибана разглаживал свое темно-синее узорчатое кимоно, в котором был на ужине у Мотосукэ. А умер в другом платье. Чем же он занимался, вернувшись домой? Может, уже отдыхал, но потом почему-то переоделся и пошел навстречу своей смерти? И когда это случилось? И что заставило его подняться? Куда он направился? Ведь умер князь не в своем кабинете — слишком мало крови там обнаружено. И не осталось никаких зеленых керамических осколков, кроме того, что Акитада нашел в его волосах. Значит, орудие убийства было керамическим — глина, покрытая глазурью, — и разбилось или треснуло от удара. Нет, мыслить в этом направлении бесполезно. Лучше подумать о мотиве.

Если Татибане хотели заткнуть рот, помешать его откровенному разговору с Акитадой, значит, ночью кто-то из гостей Мотосукэ был у него или подослал наемного убийцу. Акитада еще раз перебрал в памяти все, что знал о каждом из них. Мотосукэ, хоть и был основным подозреваемым по делу о краже ценных грузов, вряд ли в своем нынешнем положении пошел бы на убийство старого человека. Он того и гляди станет тестем императора. Да и в любом случае не сделал бы этого, если, конечно, не заподозрит, что Акитада с Татибаной, находясь в сговоре, могут изменить решение императора. Но это сомнительно.

Юкинари что-то скрывал. Сегодня утром молодой капитан уж больно своевременно явился на место происшествия. Зачем? Поскольку преступление совершено ночью, убийца мог прийти, чтобы подчистить все при свете дня. Ранний приход Акитады должен был удивить и испугать преступника, а Юкинари именно так и выглядел. Акитада вспомнил, что в гостях у Мотосукэ молодой человек вел себя странно. Должно быть, что-то связывало его и с Мотосукэ, и с Татибаной, очень личное, возможно, позорное.

А как насчет настоятеля? Акитада окинул взглядом бубнящих молитвы монахов и вдруг заметил среди них пожилого человека. Это был единственный здесь старый монах. Акитада поймал его взгляд. Странное выражение промелькнуло на лице священнослужителя, и он торопливо вскинул руки в молитве. Как подозрительно! Все, что касалось Дзото и его монахов, было очень странным. Могли Дзото послать одного из своих учеников устранить опасного бывшего губернатора? Вполне вероятно. Похожий на головореза монах на рынке запросто подходил на эту роль. Акитада решил как-нибудь наведаться в монастырь.

Оставался еще Икэда, который настойчиво объявлял смерть результатом несчастного случая, хотя по роду службы и опыту должен был знать, что это отнюдь не так. Попытка Сэймэя объяснить это тем, что Икэда всего лишь провинциальный болван, выглядела неубедительно — ведь префект с видом знатока цитировал Акитаде всевозможные местные законы, указы и постановления. И все же Икэда казался слишком бесцветной личностью, неспособной на преступление подобного масштаба.

Акитада поерзал на месте. Он замерз, ноги отекли, и начала ныть спина. Сколько ему еще здесь оставаться? Он-то пришел совсем за другим — утешить юную вдову, это дитя, оставшееся в одиночестве среди ненавидящих ее слуг. Насколько он понял, поддержать ее было некому, кроме няньки. Ни родни, ни мужской защиты, ни даже подруги. Интересно, приходил ли кто-нибудь навестить ее? Юкинари? Икэда? Мотосукэ? Ведь девушка в столь нежном возрасте вряд ли знает, как обращаться с огромным имуществом. Акитада представил себе ее, одинокую, брошенную слугами, жмущуюся в сиротливый комочек в огромном темном пустом зале, где ни тепла, ни еды, и только крысы шныряют вокруг… Кто-то вцепился в его рукав, и он дернулся всем телом.