В какой момент все стало настолько плохо? Мы ведь были почти нормальной, обыкновенной семьей.

Ближайшие аптеки давно закрыты, а в круглосуточную я бежать поленилась. Далеко. Тогда Влада сжалилась и дала мне таблетку, заверила, что должно полегчать.

— Полин, пей, не бойся, мне после них всегда хорошо.

— Это ибупрофен? — прокричала я на ухо подруге.

— Лучше! — подмигнула она. — Представь, что ибупрофен — это мягкая лапка пушистого крольчонка. А это средство… как тысяча теплых, живых крольчат, которых можно тискать и целовать!

Да и к черту. Мне было так херово, что я проглотила таблетку, запила колой и постаралась расслабиться.

С тех пор прошло десять минут. Ну давай же, действуй! Сама продолжаю тереть виски и разминать шею.

Папа велел валить на все четыре стороны, а еще добавил, что я неблагодарная дрянь. И пусть меня кормит и содержит мой врач, которого я с какого-то хрена боготворю. Пусть платит за мою учебу, башляет за мои развлечения. И тогда он, отец, непременно посмотрит, как я буду защищать Ветрова.

Картинка перед глазами то расплывается, то становится удивительно четкой. До рези в глазах, до слез. Потом ее снова туманом заволакивает. Это странно, но прикольно.

Я сбежала из дома и поехала на дачу к родителям Ильи. Его мама — милейшая женщина! Она разрешает мне приезжать когда вздумается. Даже показала секретное место, где на участке спрятан запасной ключ от дома. Я выпила горячего какао и забралась под одеяло в комнате, в которой обычно ночую. Проснулась посреди ночи от громких стонов. А потом поняла — чьих.

Не думать! Я не стану ни о чем больше думать!

Кричать буду, прыгать на месте буду! И веселиться!

— Ну как ты? — вопит на ухо Влада. — Здорово же?

— Что ты мне такое дала? — отвечаю так же громко. — У меня необычные ощущения!

Владка показывает два больших пальца и тоже танцует. Две песни подряд мы просто скачем, как заведенные механические игрушки.

А потом я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, как мир кружится вокруг. Я чувствую себя в центре внимания, я будто самая красивая! Королева этой вечеринки, не иначе! Ну и пусть Илья меня не любит. Пусть ебет другую. Ну и пусть семья меня презирает! Взрыв эйфории такой силы, что я не верю своему счастью. Снова закрываю глаза, а потом ощущаю на талии чьи-то огромные руки.

Мне хорошо, впервые за последнее время мне по-настоящему хорошо!

Кто-то гладит мой живот, грудь, бедра, притягивает к себе, отчего я прихожу в дичайший восторг. А я еще ехать не хотела. Вчера уже вечером вернулась домой за платьем и туфлями, отец пришел мириться. Дал денег на новую сумку, попросил прощения за резкость, но слово за слово — и мы снова поругались.

Он мне из дома выходить запретил. Так я на цыпочках проскользнула к террасе, пока он говорил по телефону. Вылезла через окно. Не могла находиться дома, не могла — и все! Не после всего, что случилось.

Сердце вновь колотится на разрыв, а значит… неужели рядом со мной Ветров? Я всегда так на него реагирую. На него одного. Илья четко дал понять, что между нами может быть только дружба, а сейчас появился. Как из воздуха! Он трахается с другой так громко и сильно, я помню весь ужас той бесконечной ночи. Каждую ее адовую минуту. Когда мне было настолько херово, что я выла в подушку и закрывала ладонями уши. Уйти не могла, парализовало будто. Почему-то казалось, что самое ужасное — это если они меня обнаружат. Половица скрипнет, кашляну — и все, катастрофа! Хотелось исчезнуть, испариться. Не существовать. При этом я частично ощущала себя участником процесса, третьей, и даже чувствовала отголоски возбуждения, отчего становилось еще гаже на душе. Возбуждение грызлось с убийственной ревностью и проигрывало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты пришел ко мне? Ты хочешь быть со мной? — спрашиваю.

— Конечно, я буду с тобой, куколка, — отвечает мне на ухо будто чужим голосом. Хриплым каким-то.

Я думала, что ненавижу его. Но, услышав заветные слова, понимаю, что простила. Мгновенно.

Ветров уводит меня с танцпола, тащит куда-то по темноте, но я ему доверяю как обычно. Мои ноги едва касаются земли, эйфория несет на крыльях! Вдруг он прижимает меня к стене и начинает целовать. Жарко, влажно. Но не в губы, а сразу в шею, плечи. Губы мои не хочет. Лапает меня везде, и я закидываю на него ногу, совершаю нетерпеливые похотливые движения бедрами.

Он что-то шепчет, и я смеюсь. Осыпает меня комплиментами. Мы вульгарно танцуем, прижимаемся друг к другу. Никого больше не замечаю, только он и я. Наконец-то!

Он задирает мое платье, я легонько царапаю его лопатки, шею… еще раз шею. Еще раз… И испуганно замираю. О боже! Меня словно окатывает ледяной водой, клянусь, кидает в пот, да так, что начинаю мерзнуть от холода. Кожа влажная, липкая. Я нетерпеливо шарю пальцами по его коже, плечам. Ужас пронзает стрелой.

Цепочки-то нет!

Нет цепочки, нет крестика. И руки не его, чужие они! Совершенно чужие руки уже пытаются ухватить мое белье, стащить его вместе с колготками вниз. У меня не получается разлепить веки, тело не слушается. Я отчаянно тру глаза, пока их наконец не начинает щипать от туши. А когда неимоверным усилием воли я все же фокусирую взгляд на своем партнере, окончательно убеждаюсь, что передо мной не Илья. А совсем другой человек. Бритый наголо мужчина, которого вижу впервые в жизни.

Мы находимся в туалетной кабинке. Здесь воняет. И он тоже воняет.

Тошнота подкатывает к горлу, я хочу кричать, но страх сковывает и у меня не получается. А незнакомец все лезет и лезет, я его грубо отталкиваю и, наконец, начинаю звать на помощь.

— Да заткнись ты, че орешь?! Обалдела, сука?! — он толкает меня к стене, зажимает рот и больно хватает за горло. Надавливает так, что я начинаю хрипеть. — Не двигайся, хуже будет. Че, приход закончился? Еще дать? У меня есть. — Он наклоняется и шепчет на ухо: — У меня есть кое-что вкусненькое, будешь хорошей девочкой — отсыплю.

И снова животный ужас, он парализует на целое мгновение, а потом я отрицательно качаю головой. Кроме нас здесь больше никого нет, мне никто не поможет. Но живой я не дамся! Собираю всю волю в кулак, рывком освобождаю руки и вцепляюсь ему в лицо. Царапаю, не испытывая жалости. Мужчина то ли пьяный, то ли под наркотой, и это меня спасает. От неожиданности и боли он дезориентирован, сильно матерится, отшатывается, а я кидаюсь к дверке. Пытаюсь открыть хлипкий замочек, но пальцы не слушаются. Зубы стучат, все тело колотит. Он хватает меня за бедра и тянет к себе, и я начинаю тарабанить по двери и орать: