— Лучше и не спрашивай, — сказал он, давая понять, что разговор на эту тему закончен. Он сочувственно глянул на жену и спросил: — А где дочка?

— Должна скоро прийти. Она задержалась у подруги. Дочь Гуляева, ты, наверно, знаешь?

— Его арестовали три дня назад.

— Может, Аде не надо к ним ходить? — почти шепотом спросила она. Ее лицо покрылось красными пятнами.

— О чем ты говоришь, Юлия? При чем тут дети?

В комнате раздался телефонный звонок.

— Да, — поднял трубку Рокоссовский. — Да, да, я слушаю. Хорошо, подавайте машину. Я сейчас выхожу.

Он взял чемодан и направился к выходу.

— Люлю, не волнуйся, через два месяца я вернусь. Возьмем отпуск и отдохнем на славу. Поцелуй дочурку. — Он обнял жену и вышел.

Когда Рокоссовский подошел к машине, возле нее стояли широкоплечий, с небольшим животиком, похожим на дыню, начальник особого отдела корпуса и дивизионный комиссар Болошов.

— Что все это значит, Иван Степанович? — спросил настороженно Рокоссовский.

Болошов потоптался на месте, покраснел и ничего не ответил.

— Это значит, что вас просят в штаб корпуса для объявления важного документа, — пояснил особист.

— Кто просит?

— По поручению командующего Ленинградским военным округом, — сказал особист. — Мы вас просим.

— Ну что ж, поехали, — сухо сказал Рокоссовский и сел рядом с водителем.

Болошов и особист заняли места сзади.

Ехали молча. Над деревенскими домами и уличной зеленью ярко сияло солнце, вдоль заборов сплошными рядами кудрявилась сирень.

Рокоссовский, время от времени попыхивая папиросой, думал о том, что еще два дня тому назад отношение к нему сослуживцев стало каким-то вежливо-настороженным. Он это уловил сразу и под прессом этого впечатления жил уже двое суток, а ночами почти не спал. Ему казалось, что начальник штаба корпуса и Болошов что-то от него скрывают и не могут набраться смелости об этом сказать. Теперь же те, кто сидит у него за спиной, судя по всему, уполномочены заявить об этом открыто. Присутствие особиста, который, как ему стало известно, принимал участие во всех арестах руководящего состава корпуса и дивизий, не сулило ничего хорошего.

Рокоссовский вдруг повернулся назад и спросил:

— Вы мне можете сказать, о чем пойдет речь?

— Нет, мы уполномочены заявить об этом в штабе, — ответил особист.

— Время терпит? Если мы приедем в штаб на полчаса позже, ничего не случится?

— Конечно, нет, полчаса туда или сюда дела не меняет, — сказал особист и, повернувшись к Болошову, уточнил: — Я думаю, так?

— Я тоже так думаю.

— Дима, поворачивай к Святогорскому монастырю, — сказал Рокоссовский.

Проехав несколько минут по течению реки Великой, машина подкатила к подножию горы и у обрыва остановилась.

Не переставая дымить папиросой (он их курил одну за одной), Рокоссовский вышел из машины.

— Он не отмочит чего-нибудь? — тихо спросил особист, когда Рокоссовский отошел на пару десятков метров. Он положил руку в карман, ощупывая пистолет.

— Нет, я в этом уверен, — ответил Болошов, готовый в эту минуту сгореть от стыда из-за своего унизительного положения. С таким умным и деликатным командиром, как Рокоссовский, он встречался впервые за свою многолетнюю службу.

Рокоссовский стоял на вершине холма и, глядя на Святогорский монастырь, чтобы отвлечься от тяжелых дум, восстанавливал в памяти связанные с ним исторические события. Куда ни забрасывала его военная судьба, прежде чем приступить к работе, он изучал историю местности, где ему приходилось служить.

Он хорошо помнил, что Святогорский монастырь упоминается в летописи в 1299 году. Название горы «Снетная» происходит от слова «снеть» — снеток, крошечная рыбка, которой когда-то были переполнены реки Пскова и которую могли ловить люди обыкновенным решетом.

«Это был самый богатый монастырь на псковской земле, — думал он, подставляя лицо солнцу, словно предвидя, что он встретится с ним нескоро. — Здесь, в этом монастыре, находили пристанище состоятельные люди не для того, чтобы исполнить суровый монастырский обет, а чтобы избавиться от всяких мирских обязанностей и пожить на свободе».

Он глянул на золотой купол Рождественского собора, на залив реки Великой, на шапки леса, покрытые сизой дымкой, и как бы от предчувствия беды ему неудержимо захотелось забиться в какой-нибудь тихий уголок или же в монастырь, побыть там, поразмышлять и хотя бы на время уйти от мрачной реальности.

Свежий ветер ласково трепал волосы комдива и уносил его душу и сердце вдаль, в глубину веков. Он на миг мысленно представил себе, как в 1472 году на этот берег, где он теперь стоял, с большого речного судна с высокими бортами сходила племянница последнего византийского императора Софья Палеолог — невеста Великого князя Московского Ивана Третьего, следовавшая из Рима в Москву. Рокоссовский дословно помнил слова летописи, рассказывающей о встрече красавицы: «Они наливаши кубки и роги злащеные с медом и вином и пришедши к ней челом удариша».

— Чего он там стоит? — спросил начальник особого отдела.

— Если б мы знали, о чем думает этот человек, нас бы замучила совесть, — ответил Болошов, прикуривая.

— Странный вы человек. Говорите о какой-то там совести, — буркнул особист. — На том месте, где была совесть, — там вырос осиновый кол. Контрреволюционеры, враги народа, давно ее потеряли.

Подошел Рокоссовский, и машина направилась к штабу корпуса. Они вошли в кабинет Болошова и уселись вокруг стола.

Болошов открыл сейф, достал оттуда папку и, взглянув на Рокоссовского, спросил:

— Разрешите прочитать?

— Читайте, — неохотно ответил комдив.

«Приказ

Народного комиссара обороны Союза ССР по личному составу армии

№ 2455 от 13 июня 1937 года, г. Москва

Командир 5-го кавалерийского корпуса Рокоссовский Константин Константинович освобождается от занимаемой должности и зачисляется в распоряжение Управления по начальствующему составу РККА.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза

Ворошилов».

Рокоссовский побледнел, глаза загорелись каким-то странным неестественным блеском. Он машинально достал из кармана портсигар, закурил.

После долгого молчания, которое тяготило всех, глубоко затянувшись, Рокоссовский спросил:

— Как это все понимать?

— Нам предоставлено время, чтобы кое-что проверить в отношении вас по линии НКВД. Наши товарищи помогут вам устроиться.

— Это что, что-то вроде домашнего ареста?

— Не совсем так, но общение с друзьями и знакомыми Вам будет запрещено.