– Глупая ты девочка. Глоток воды не мог ее убить. Ты не виновата.

– Мама, ты не понимаешь. Она захлебнулась. Закашлялась и… умерла.

Мама на несколько секунд закрывает глаза, потом наклоняется и берет меня за руки:

– Ник, это был несчастный случай. Ты ее не убивала.

– Я не должна была ничего ей давать. Почему я не дождалась медсестер?

– Конечно, правильнее было бы позвать дежурную медсестру. Но ведь ты не вливала ей воду насильно, она сама попросила.

– Да… Ее губы совсем пересохли. Я думала, вода ей поможет…

Мама снова придвигается ко мне, берет за руку, гладит по волосам:

– Все будет хорошо. Все будет хорошо. Тсс…

– Что происходит?

– Ты о Кристи?

– Обо всем. О Кристи. О мальчишке с водяным пистолетом. Ты бы видела тогда отца… Как это связано с плаванием? С нами? Мир сошел с ума?

– Тише. Невозможно волноваться сразу обо всем. Постепенно все придет в норму.

– Отец уже давно вне нормы.

– Согласна. Но сегодня он узнал хорошую новость. Родители того мальчишки решили не выдвигать обвинений. Так что полиция вынесла твоему отцу официальное предупреждение и временно занесла сведения об инциденте в его досье. Можно считать, легко отделался.

– Мама, что творится с папой?

– Я же говорила: обсцессивно-компульсивный синдром. Бывают обострения, сейчас как раз острый период. Я заставлю его сходить к врачу и принимать назначенные лекарства. Это уже моя обязанность. Тебе нечего беспокоиться. – Мама немного отодвигается от меня. – Ты пережила настоящий кошмар. Нужно спокойно пережить сегодня, завтра, послезавтра. Не терзай себя сомнениями. Все будет хорошо… А что это у тебя?

Мама заметила серебряную цепочку медальона. На мне тонкая футболка. Медальон слегка выпирает под тканью, и я прикрываю его рукой.

– Обычный кулончик, – отвечаю я.

– Не помню, чтобы в будние дни ты надевала украшения. Что это?

Моя рука приклеилась к футболке. Если мама увидит медальон, она сразу поймет, что я рылась в ее вещах.

– Ничего особенного. – Однако я краснею.

– Значит, особенное. Это подарок? Ты с кем-то встречаешься?

– Нет!

Пытаюсь отшутиться, но мой смех звучит фальшиво и дает обратный эффект. Мамины глаза расширяются. Неужели она рада? У нее округляется рот. Она наклоняется ко мне:

– У тебя появился друг? Почему же ты со мной не поделилась?

Возможно, мама сама подсказала мне выход из непростой ситуации.

– Я… в общем… еще рано о чем-то говорить.

– И кто же он?

Черт побери, кто он? Ник, соображай быстрее! Мама смотрит на меня сияющими глазами и ждет.

– Ты его не знаешь.

– И что? Как его зовут? Где ты с ним познакомилась?

Сколько вопросов сразу.

– Мам, он парень как парень. Тебе достаточно? Зачем я буду рассказывать подробности? Может, у нас с ним ничего не сложится.

– Назови хотя бы имя.

Мама умеет быть настырной. Я вдруг понимаю, что она давно ждала этого момента. Момента, когда ее дочь станет взрослой и поделится с нею сердечными тайнами. Наверное, это некий женский ритуал, в котором я ничего не понимаю. Мне немного стыдно, поскольку долгожданный для мамы день – обыкновенное вранье.

– Его зовут…

Мозг готов уцепиться за любое имя. Первое попавшееся. И куда делась моя способность быстро соображать? Где моя изобретательность? Сижу как дурочка и хлопаю ресницами.

– Это… это Милтон.

Слово выскакивает раньше, чем я успеваю спохватиться. Зажимаю рот, но уже поздно. Дверь конюшни распахнута, воображаемая лошадь ускакала, оставив на моей физиономии пыль, поднятую копытами.

Мама смотрит на меня и хмурится.

– Милтон? – переспрашивает она. – Не тот ли Милтон, что живет рядом с нами?

– Да… он.

Семь бед, один ответ. Чешу щеку, ожидая маминой реакции.

– Милтон, – повторяет она и тоже прикрывает рот, но я замечаю мелькнувшую улыбку.

В этот миг мой мобильник, мигнув, возвещает о новой эсэмэске. Мы обе бестолково на него пялимся. Мамина улыбка становится шире.

– Слушай, это секрет. Поняла? Мы только начали встречаться. Ты никому не говори. Ни отцу, ни другим. – (Мама кивает.) – И хватит улыбаться. Не такое уж это событие.

Мама опускает руку и пытается сделать серьезное лицо.

– Ник, ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

Смотрю на нее и понимаю: «о чем-нибудь» – это о сексе.

– Нет! Нет. Все, мама. Ты спросила, я ответила. Я же сказала: встречаться мы начали совсем недавно.

– Он знает о Кристи?

– Кажется, нет. Я пока не рассказывала…

– Может, тебе стоит с ним поговорить? Это помогает.

– Хорошо. Только никому ни слова. Запомнила?

– Никому не скажу. Обещаю.

Мама наклоняется, целует меня в лоб и уходит.

Откидываюсь на подушки. В голове – полный разброд, мой прежний мир разлетелся на мелкие кусочки. Но мама права: закрывшись в четырех стенах, наедине с жуткими мыслями, я ничем делу не помогу. Зажмуриваюсь – и передо мной сразу встает лицо Кристи. Ужас в ее глазах, когда она поперхнулась водой.

Моя футболка взмокла от пота. В комнате невыносимо жарко. Подхожу к окну, чтобы приоткрыть его пошире. Ноги упираются в батарею отопления, и я чуть не вскрикиваю. Батарея раскалена, как в лютую зиму. Понятно, почему моя комната превратилась в печку!

Нагибаюсь и плотно заворачиваю вентиль. Почему батарея горячая? Неужели в запуске отопления летом тоже виновато помраченное отцовское сознание?

Вибрирующий мобильник подпрыгивает, как игрушка. Беру и просматриваю сообщения. Их десятки. Даже не знаю, с каких начать. Большинство пришло за последний час, когда стало известно о смерти Кристи. Пролистываю все, вплоть до сообщения Гарри, которое он прислал мне в больницу.

Странно, очень странно. Потом от него не было ни слова. Он наверняка уже знает о случившемся. И что испытывает сейчас? У меня к нему ни капли сочувствия. Гнусный врун. Скользкий, как змея. Тошнит от одной мысли о нем. И что я находила в этом парне?

У меня не комната, а душегубка. Такое ощущение, что из жаркого, влажного воздуха выдавили весь кислород. Так бывает в сауне, у нас сауна на дому. Скоро стены покроются испариной.

Я даже не пытаюсь уснуть. Стаскиваю с себя мокрую от пота одежду, надеваю трусики и майку и устраиваюсь на кровати. На мобильник больше не смотрю. Открывать ноутбук тоже не тянет. Сижу смотрю в пространство и жду, когда кончится жуткий день.