Предпочтение мирному пути реформ обосновывалось традиционной пассивностью и крайней аполитичностью основной, крестьянской, массы населения Поднебесной. Во время «последнего японского вторжения, — писал Сунь Ятсен, имея в виду японо-китайскую войну 18941895 гг., — китайский народ ничего не знал о нем, за исключением жителей тех мест, которые были непосредственно затронуты войной. Население уже на небольшом расстоянии от театра военных действий ничего не знало о нем и даже не слыхало о народе, именуемом японцами; если же куда и проникали шепотом слухи, то они обыкновенно принимали форму разговоров о «бунте» иноземного человека». При таком положении дел, замечает Сунь Ятсен, мирные реформы в Китае имели бы шансы на успех «лишь в том случае, если бы они исходили от трона». Но трон остался глух. Надежда на мирные реформы во имя спасения Китая, как констатировал «отец нации», не оправдались и остается единственный путь — путь борьбы за свержение существующего строя, за ниспровержение Цинской династии и установление республиканского режима.

В октябре 1905 года Сунь Ятсен в первом номере журнала «Миньбао» («Народ»), рупоре созданной им организации Тунмэнхой (Союзная лига) (другой вариант перевода Объединенный союз. — А. Ж.), впервые выдвинул «три народных принципа»: национализм, народовластие, народное благосостояние. «Я убежден, — писал он, — что вся история поступательного развития стран Европы и Америки — это история трех великих принципов: национализма, народовластия и народного благосостояния… Наша великая родина, наша величайшая нация, нация талантливая, могучая и высокоморальная, были погружены доселе в глубокий сон; вот почему все наши дела пришли в упадок. К счастью, порывы свежего ветра пробуждают нас от спячки. Рассвет грядет, и скоро мы воспрянем духом, расправим могучие плечи и, укрепившись в решимости действовать, добьемся двойного успеха при меньшей затрате сил».

Далее он разъяснял, что затрата сил будет меньше, поскольку Китай ограничится заимствованием лишь «всего того, что полезно», то бишь перенесением на китайскую почву новейших технических и естественнонаучных достижений Запада при безусловном сохранении чжунхуа как высокоморальной нации.

В типично китайском формате капиталисты у Сунь Ятсена выглядели безнравственными, алчными людьми, осознанная цель жизни которых сводилась к эгоистическому ограблению трудящихся. Подобно стихийному бедствию они силой своих машин и механизмов подминают под себя слабую производительную силу простых людей, лишают тружеников, в первую очередь крестьян, справедливой доли жизненных ресурсов. Но вопрос о борьбе с машинами и механизмами для Сунь Ятсена не стоял: их надо ввозить и применять, иначе Китай навсегда останется слабым и отсталым. Поэтому ему следует, сохраняя самобытность, приспособиться к реальным, пусть даже и малоприятным, условиям существования.

Вместе с тем Сунь Ятсен неустанно повторял, что при домашнем производстве, в особенности в эпоху Яо, Шуня и Юя, жители Поднебесной чувствовали себя материально легче и лучше. Феодализм, по Сунь Ятсену, прекратил свое существование в Китае более двух тысяч лет тому назад, в период династий Цинь и Хань, с возникновением централизованной единой империи, а капитализма как не было, так и нет, потому что отсутствует капитал и все одинаково бедны. Просто одни бедны, a другие беднее, а третьи — еще беднее… И вывод Сунь Ятсена был прост, как пареная репа: в Китае, где нет капитализма, добиться народного благосостояния — миньшен намного легче, чем в капиталистической Европе и Америке. «Дело в том, что социальный вопрос — это вопрос, связанный с уровнем общественного развития, с прогрессом цивилизации. Если уровень цивилизации невысок, то и социальный вопрос незначителен». Значит, не нужно упускать такой благоприятной возможности.

«В настоящее время, рассуждал Сунь Ятсен, — в Китае еще нет его (капитализма, как такового. — А. Ж.). Но хотя мы и не видим его и только наши дети и внуки увидят, но тогда уже ничего не поделаешь: придется думать, как его сломать. А это другая задача по сравнению со стоящей сейчас — предупредить его возникновение».

…Национализм отнюдь не случайно был поставлен Сунь Ятсеном на первое место среди трех народных принципов. Хотя он и вносил кое-какие изменения, уточнения, по-разному интерпретировал его, приспосабливаясь к особенностям текущей общественно-политической ситуации, однако основные параметры этого принципа, его суть оставались незыблемыми: национализм — единственный инструмент спасения нации, без возрождения национального духа чжунхуа неминуемо погибнет, навсегда исчезнет с лица земли. «Чтобы спасти Китай и навечно сохранить китайскую нацию, — вещал Сунь Ятсен, — мы должны пропагандировать национализм».

И пропаганда его начиналась с боготворения чжунхуа: с превосходства китайской духовной культуры над европейской материальной; с безусловного приоритета общественно-политической и философской мысли древнего Китая в разработке идеалов лучшего, совершеннейшего устройства государства и общества, в оптимальном определении нравственных принципов человеческих отношений. Даже такие философские течения, как анархизм и коммунизм, оказывается, «были распространены в Китае уже более тысячи лет назад». Приоритет отдавался осуществлению таких высоких этических норм и моральных принципов, как верность долгу и почитание родителей, гуманность и любовь, честность и справедливость, миролюбие и стремление к спокойствию. Во всем этом, не уставал повторять Сунь Ятсен, китайцы стояли прежде и стоят теперь значительно выше европейцев и американцев. Не чжунхуа у европейцев, а европейцы у чжунхуа обязаны учиться основам духовности. А сама чжунхуа должна заимствовать не общественно-политическую философию Запада, а всего лишь его технические и научно-естественные достижения.

Знакомая песня, не правда ли?! Но воспринимается на этот раз как-то по-иному, особо значимо, ибо исполняет ее не конфуцианский шэньши или даже Сын Неба, никогда не покидавший пределов своего дворцового комплекса, а один из первых представителей интеллигенции чжунхуа, по-европейски образованный и весьма начитанный, исколесивший полмира и многое повидавший. Среди своих современников он выделялся прекрасным знанием европейской и американской общественно-политической и экономической мысли. Его считали «пожирателем» всех новых публикаций, всех новых теорий и идей. Поэтому исполнение старой, заезженной песни его устами воспринималось не иначе, как стремление выбить до конца из своих соотечественников остатки рабского, коленопреклоненного восприятия западной культуры, науки и техники. Иными словами, пропаганда принципа национализма таила в себе вполне определенный политический заряд, который был рассчитан и на другие азиатские народы.

Возрождение национального духа китайцев Сунь Ятсен откровенно увязывал с пробуждением такого же национального духа у всех народов Азии и обращением их гнева и возмущения против белой расы — расы поработителей и угнетателей. Мысли о сплочении народов желтой расы в борьбе против белой расы достаточно широко и наглядно присутствуют у Сунь Ятсена в его «екциях о трех народных принципах, с которыми он выступал не только перед китайской аудиторией, но и в Японии. «Если все народы Азии объединятся и, используя имеющуюся у них военную силу, заговорят с европейцами языком военной силы, то победа будет обеспечена!» — восклицал он.